Истории дождя и камня. Инга Лис

и придирчивого, но командира.

      Шарль улыбнулся невольно, а затем снова попытался убедить себя, что разговаривает со своим другом.

      Что не Шарль пришёл в Артаньян, а кузнец, допустим, решил навестить его в Кастельморе, и они, забравшись в конюшню, просто болтают ни о чём. Потому что слова – это так, шелуха, а главное – близкое присутствие любимого человека.

      Хотя нет, конюшня с образом Жака как-то не вяжется, потому что он никогда особо не любил лошадей… и лошади всегда нервничали в его присутствии. Не зря Шарлю постоянно казалось, что в облике кузнеца есть что-то от волка…

      А потом юноша, сообразив вдруг, что попросту спутал двух разных людей, едва не выдал себя.

      И дёрнул же его чёрт за язык…

      Он так растерялся, что предпочёл прервать разговор.

      Оставив кадета, по-видимому, в стойком убеждении, что его лейтенант – действительно невоспитанная свинья.

      Пусть так, главное, чтоб не стал копаться в подробностях их встреч.

      Шарль так обозлился на себя и растерялся одновременно, что даже забыл, зачем, собственно говоря, пришёл в конюшню.

      Он поспешил уйти и долго бродил безо всякой цели по окрестным улочкам.

      Всё пытался собраться с мыслями и понять, как ему в дальнейшем вести себя по отношению к своему неожиданному протеже.

      Так ничего и не решил, а потому вернулся в казарму.

      …

      Во дворе казармы было, как и всегда в это время, пусто, а вот из помещения раздавались какие-то выкрики и приглушённый звон шпаг.

      Ну и мерзавцы, подумал Шарль. Говоришь им, говоришь, чтоб тренировались в зале, а не внизу, среди столов и лавок, а всё без толку.

      И почему люди так легкомысленно относятся к собственной безопасности?

      Да потому что мало кто так мучается чувством вины, как он…

      Однако в данный момент гасконец не захотел продолжать рассуждения на подобную тему и, придав своему лицу как можно более недовольное выражение, вошёл.

      И сразу понял, что это вовсе не учебный бой.

      Уж слишком ожесточённо звенели клинки, а дерущиеся не сопровождали свои выпады шутливыми комментариями. Только дышали хрипло, пытаясь нащупать в обороне противника слабое место.

      И присутствовавшие в казарме мушкетёры тоже молчали, напряжённо наблюдая за пляской оружия.

      Всё действительно слишком серьёзно.

      А потом Шарля и вовсе окатило холодом. Потому что глаза после яркого солнца наконец-то привыкли к сумраку помещения, и он разобрал, что дерутся д’Эстурвиль и беарнец де Ранкунь.

      Только не это.

      Проклятый дурак… Как он мог позволить втянуть себя в дуэль?

      И дело даже не в том, что де Ранкунь, побывавший не в одном бою – куда более опытный фехтовальщик.

      Дело, в первую очередь, в эдиктах кардинала относительно дуэлей, за нарушение которых карают без промедления и всякой жалости.

      А ещё в том, что Шарль просто не выдержит, если потеряет ещё одного Жака… и как он после всего будет смотреть в глаза своему учителю?

      – Прекратить! –