Истории дождя и камня. Инга Лис

в мозгу билось только одно: успел. И мальчишка, внезапно ставший значить для него столь многое, всё-таки останется жить. Правда, если Шарль сумеет оправдать его перед капитаном и кардиналом…

      – Лейтенант! – де Бемо подскочил к нему и, даже не спрашивая позволения, стал стаскивать с руки перчатку. Обернулся к остальным, крикнул:

      – Лекаря! Зовите скорее лекаря!

      Все словно очнулись.

      Кто-то метнулся искать врача, де Террид поспешно протянул командиру свой платок.

      Кастерас и де Мелен на всякий случай ухватили Ранкуня за плечи – чтобы не наделал ещё каких глупостей. Тот, впрочем, не сопротивлялся. Видимо, начинал понимать, что натворил.

      А д’Эстурвиль вдруг отобрал у де Террида платок и вложил его Шарлю в ладонь. А поверх накрыл своей, заставил сжать руку в кулак.

      – Держите, – сказал, избегая смотреть в глаза. – Зажмите рану покрепче.

      Лейтенант отдёрнул руку. Кое-как обмотал тряпицей ладонь.

      – Замолчали, – произнёс, вроде бы, негромко, однако в казарме тотчас же установилась мёртвая тишина. – Де Бемо, дуэлянтов под арест. На неделю. Немедленно.

      – Но г-н лейтенант, – запротестовал де Террид, – д’Эстурвиль тут ни при чём! Это всё де Ранкунь! Господа, что же вы молчите? Подтвердите мои слова!

      – Конечно, это я! – беарнец и здесь не удержался от ехидной реплики. – А вздёрнут нас обоих!

      – Всем молчать! – рявкнул в ответ Шарль, и на скулах у него вздулись желваки. – Я же сказал: увести задержанных. А остальные – марш в фехтовальный зал!

      И первым зашагал к лестнице.

* * *

      Освободившись с гауптвахты, д’Эстурвиль долго блуждал по улицам.

      По большому счёту, следовало отправиться в казарму и доложить дежурному о своём освобождении, но он не стал. А точнее, побоялся столкнуться там с д’Артаньяном.

      К встрече с гасконцем он был готов меньше всего.

      И это при том, что вины за случившееся кадет не чувствовал. Однако стоило вспомнить, с каким холодным презрением смотрел на дуэлянтов лейтенант, как вся уверенность в собственной правоте пропадала начисто.

      Он и сам не мог толком разобрать своих чувств.

      С одной стороны, была обида – ведь зачинщиком дуэли был, собственно говоря, не он, а под арест отправили обоих, причём даже не разобравшись в ситуации.

      С другой, при вспоминании о том, как д’Артаньян перехватил клинок де Ранкуня, д’Эстурвиля начинали терзать угрызения совести.

      Конечно, на командире были перчатки для верховой езды, но, судя по количеству крови, он всё равно здорово порезался.

      А ещё… как молодой человек ни пытался скрыть этого от самого себя, но он соскучился.

      И это злило сильней всего.

      Потому что он совершенно не знал, что ему думать.

      Их отношения с д’Артаньяном становились всё более запутанными. Раньше он был уверен, что не вызывает у гасконца никаких других чувств, кроме раздражения и досады. Затем случился странный урок фехтования, следом – ещё более странный разговор в конюшне.

      А