Город неба. Катя Капович

Гумилева и Поплавского,

      за розы, что не будут брошены,

      давай, губерния, рассказывай

      с просодией во рту некошеном.

      За то, что жить мы будем сызнова

      и языком чесать по-чёрному.

      А ты фильтруй базар бессмысленный,

      сказал в ответ поэт издёрганный.

5

      Твой синенький платочек вылинял

      за листопадо-снегопадами,

      но ты всё та же, взор и выговор,

      красива правдами-неправдами.

      Куда идешь ты, непутёвая,

      чуть выпившая и без пропуска,

      склоняясь вправо под обновою,

      как будто писанная прописью.

6

      Налево – дачный лес строительный,

      направо – лес почти что девственный,

      шмелей полет центростремительный,

      там городок, рекой отрезанный.

      Туда душа моя стремится

      за мыс печальный Меганом,

      дочь эмиграции колбасной,

      туда приду я с похорон.

7

      И видит бог, всё будет в точности

      исполненным такой же вечности,

      все подростковые неловкости,

      обледенелые конечности.

      Поле огромное, туманное,

      базар закрыт, есть бутербродная,

      под солнцем пруд, как каша манная,

      поговорим же, мама рОдная.

8

      Про Сахарова в Нижнем Новгороде,

      про руки, согнутые в локте,

      в Кремлёвском-жлобском после праздника,

      век воли не видать и равенства.

      Поговорим с тобой до полночи

      про всё ужасное, прекрасное,

      по-бабьи перемоем косточки,

      а было много, было разное.

9

      Вот так, доживши до полтинника,

      очнулась, где ни свет, ни тень,

      и встала, труп живой, в могильнике

      вслух обратилась, грозный оборотень.

      Обратно обратилась в слух,

      звала, и, пропади я пропадом,

      я слышала ответный звук,

      он сердцу говорил чего-то там.

      «Черный глоток никотина…»

      Черный глоток никотина,

      нужен тебе, скотина?

      Ела бы мандарины,

      чистые витамины.

      Здравствуй навеки, воля,

      разума хладный Цельсий,

      облачком алкоголя,

      струйкою дыма взвейся.

      Тянет мольбу о хлебе

      в храме священник лысый,

      ласточка вьется в небе

      над неживой столицей.

      В скорых везут каретах

      тех, кто виной отравлен,

      тянет романс отпетых

      медленный хор с окраин.

      Всё пропоёт под курткой

      сердце в момент распада,

      белые самокрутки

      и мандаринов не надо.

      «Километры проволоки колючей…»

      Километры проволоки колючей,

      той дремучей местности лед во рту,

      где в аду твой пашет разнорабочий,

      твой проситель четко горит в аду.

      Смотрит нечеловеческая природа

      сверху вниз на адские города,

      где с утра ведут убивать кого-то

      без