Город неба. Катя Капович

уклониться,

      сойти с подножки на пустой вокзал.

      Но в месте, где перебегал ты шпалы,

      вытягивая кирзовый носок,

      над грязным снегом радуга дрожала

      то голубым, то красным поперек.

      «Пусть будет улица пустая…»

      Пусть будет улица пустая,

      в прямом асфальте колея,

      когда сойдет навек с трамвая

      любовь нетрезвая моя.

      Поэт неизданных всех книжек,

      он слово важное берет,

      что в мире есть свобода свыше,

      что на работу не пойдет.

      Вытряхиваем все монеты,

      свободу знай да понимай —

      одна судьба, другой ведь нету,

      когда с трамвая на трамвай.

      И дальше ехать к Боре, к Оле,

      с бутылкой, с банкой «иваси».

      На свете только свет и воля,

      другой работы не проси.

      «Ветер подул, ветер подул…»

      Ветер подул, ветер подул,

      вот и кончается месяц июль,

      с желтой акацией, с белой

      над головой очумелой.

      Ветер подул, всё унес в небеса,

      будет гроза, будет гроза,

      будет и кончится скоро,

      мчат по бульвару моторы.

      Счастье и горе идут налегке,

      что на уме, то и на языке,

      том, на котором сказалось:

      было, горело, промчалось

      «За дровами утром едем – мать…»

      За дровами утром едем – мать,

      мой отец и я. Так детство снится,

      что бесцельно правду отличать

      от картин, налипших на ресницы!

      Заносило с ночи общий двор

      с синею укатанной тропою,

      пахло деревянною смолою.

      Родина так пахнет до сих пор.

      Белая река и темный лес

      рокируются в оконной раме.

      Собирались утром за дровами,

      жизнь прошла. Приехали, отец.

      «Я уеду в тот северный город…»

      Я уеду в тот северный город

      у подножия белой горы,

      где прохожего поднятый ворот

      за дорогою прячут дворы.

      Там дома скалят зубы заборов,

      ударяет подковою дверь

      без ведения переговоров,

      и гуляет река, словно зверь.

      Разливается, рвется за сваи:

      мимо, мимо, чужой, проходи.

      А пройдешь, оглянешься – такая

      красота – холодеет в груди.

      «Густых следов тропинка…»

      Густых следов тропинка,

      обледенелый двор.

      Он отмытарил ссылку,

      психушку перетер.

      Он – за серьезный повод,

      я – за слова мои,

      но, поравнявшись, ворот

      равно поднимем мы.

      Его возьмет оврагов

      обледенелый снег,

      а я пойду и гадов

      не позабуду тех.

      Зимняя элегия

      Я помню серый двор в сырой зиме,

      там, где огней и света было мало,

      лишь муть контор да снег летел во тьме

      в моем окне, открытом как попало.

      В