Рука Одиночества. Николай Константинович Дитятин

еще не знал, что через неделю на него буду орать как на всех остальных. А он будет слушать. Слушать и не возражать. – А точнее, на экватор. Теплее места не найдете.

      Что-то, однако, подсказывало Никасу, что случай не простой. На его глазах заканчивалась церемония крупного вложения средств и надежд. На столе остывал дорогой чай, была выставлена трепетно хранимая редактором статуэтка из Новой Гвинеи, а сам Арнаутов надел костюм.

      Костюм, подумал Никас. Костюм. Он что, проиграл ему квартиру в карты?

      Хмырь тем временем тоже поднялся и они распрощались. Никас старался не провожать его взглядом. Когда за ним щелкнула дверь, Арнаутов указал на кресло и принялся допивать остывший чай.

      – Невкусно и дорого, – произнес он критически. – Значит, мещански рассуждая, высший сорт. Так же и с этим чертом. Видал? Виталий Антонов. Номинант на Пулитцеровскую премию. Каждую статью пишет как последнюю. С таким, знаешь, апломбом и пафосом, но в меру.

      – Ни разу не слышал, – ответил Никас из кресла. От запаха навязчивого и дорогого одеколона, тоже первосортного, мутило.

      – Он новичок, восходящая звезда, – пояснил редактор, пряча свою статуэтку-фетиш обратно в сейф. – Начал, когда ты… закончил.

      – Ясно. Не знаю, зачем ты меня вызывал, Дима, но я хотел поговорить как раз по поводу «закончил».

      – Как это кстати, – оживился Арнаутов и принялся снимать пиджак. – Ничего если я при тебе переоденусь? Мы ведь с тобой почти как родственники.

      – Переживу.

      – Ха! Хорошее настроение у тебя сегодня, да? Мария! Тащи повседневное!

      Секретарь моментально оказалась в кабинете, с выглаженными джинсами и выстиранным свитером. Ее Арнаутов о чувствах не спрашивал. Просто начал облачаться в спец-костюм суперскупердяя. Никас подумал о том, что Мария похожа на одного из почти вымерших викторианских дворецких, которые точно так же могли и готовы были ко всему ради своего господина. Они были даже лучше самураев, потому что не брезговали стирать прокуренные свитера.

      – Я хочу вернуться на полную ставку, – начал Никас, глядя в окно. – К настоящим делам. Мне кажется, я только так смогу вернуть себе форму. Этот полупостельный режим, эти постоянные сопли у терапевта и страхи, – они меня доконают. Сегодня я понял, что лекарство от моей хандры только одно: через немогу вернуться в строй.

      – Вот как, – с нескрываемым сомнением проговорил редактор.

      Он надавил себе на левое плечо, будто разминая его.

      – Знаешь, я совсем не на это рассчитывал. Я думал под «закончить», ты подразумеваешь… закончить. То есть, все. Баста.

      – Нет, – неприятно поразился Никас. – А что я буду делать? Черт возьми, у меня даже в мыслях не было уходить.

      – Хм, – буркнул Арнаутов и вжикнул молнией.

      Никасу очень не понравилось это «хм».

      Редактор закончил перевоплощаться. Из доброжелательного, учтивого и открытого, он превратился в требовательного, толстокожего и непроницаемого. Никасу показалось, что у него за минуту отросла недельная щетина.

      Арнаутов сел в свое кресло. Мария осталась стоять по правую