Не уходи. АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ

ходили в море.

      За каким-то чертом меня малолетку занесло в техникум, где они учились. И понеслось.

      Салагу они «прописали» в общаге стаканом водки, горбушкой и луком.

      Показали первые аккорды.

      Валера Огнев, сидя за спиной, накладывал каждый мой палец на определенный лад. Струны врезались в кожу, как ножи, не заснешь ночью.

      С гитарой было легче понравиться девочке с третьего курса. Но после исполнения ей песни о геологах, выяснилось, что девочка встречается с ревнивым боксером.

      Тогда учителя велели надеть перчатки, и мною занялся Степан.

      Он показывал, как вести себя, когда назревает драка. Как нанести удар первым, уходить от удара и смываться, если атас.

      Через год Сурен обучил меня выигрывать в карты и домино.

      Серега – подкидывать заячий хвост на свинчатке до сотни раз, метать ножички.

      Лёнька – добывать еду.

      Голодного кота пускали через отдушину на склад, он намертво цеплялся в сосиски, его вытаскивали за верёвку и заставляли делиться добычей.

      Или как ловить кур на удочку, угонять мопед, собирать приемник в мыльнице, грамотно спрыгивать с подножки товарняка или ездить зайцем хоть до Владивостока.

      Издалека мерещится, что там было теплее, надежнее, искреннее.

      Глаза блестели как у котов, водка не разбирала. «Беломор», «Прима», потом болгарские, албанские – да хоть обкурись в своей общаге!

      Шевелюру бриолином, волосы на пробор и к девчонке. А обратно через весь город, еще до трамваев.

      Счастье вот какое: нацелуешься до тошноты, всё болит, бежишь вприпрыжку, катишься по мартовскому ледку, он трещит, да хлоп на задницу, и ржешь.

      Снова не дали? Потом дадут! Еще и упрашивать будут.

      Завтра в клубе играем. Придешь? Приду!

      Мне четырнадцать.

      Я такой салага конопатый со своей ленинградской помповой трубой. А вокруг наши, джаз-бэнд «Огонек»: Валерка, Иштван, Рома, Лешка, Семен, Саня за фоно.

      Лабали так, что девушки визжали, будто мы Битлы.

      Доверено мне было соло, когда играли «Вишнёвый сад».

      Завывала труба.

      Гремели барабаны.

      А потом эта жизнь испарилась незаметно, будто ее и не бывало вовсе.

      Одни фотографии остались.

      Однажды в праздник, когда все пошли на митинг, мрачный Валерка засобирался домой. После смерти отца сестренка осталась на руках у больной матери: не до учебы…

      Мы еще когда-нибудь встретимся?..

      Огнев сказал, что врать не хочет, но писать письма не станет.

      Еще он сказал: учись быть один.

      СКРИП-СКРИП

      Ну, что, пап?

      Далеко ли до нашего дома под крышей из дранки? Не очень? Если ночь поездом, а там на попутках по дороге, где грузовику кланяются ели в снегу, – вот и деревня.

      Скрип-скрип по дорожке, прислониться лбом к стеклу.

      И вот там ты, кудрявый, черноволосый, гвардии капитан, еще не умерший в госпитале Рижской еврейской общины.

      И сестра Наташа на качалке.

      И красивая мама у зеркала с губной помадою.

      И я, рыжий придурок, в твоей фуражке с маминой котиковой муфтой.

      Морозно.

      А