Не уходи. АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ

бросил тебя, двое детей…

      Замерла. Глаза!

      Романэ, а ведь правда! Откуда он знает?

      Да пошутил я, чавелы!

      Сигаретку дай! Ты не из наших, парень.

      Почему?

      На лбу написано.

      Пошептались. Приносят мальчонку лет пяти – потрогай ему лоб. Да, горит…

      Сынок Сашко заболел, дай хоть сколько!

      Отдал все, не считая.

      Ну, и забыл думать: какой с них спрос?

      Но через месяц открываю двери коммуналки – и вот они, шумною толпою: нас табор прислал.

      Как адрес узнали?

      Ржут. Цыганская почта! Не бойсь, мы ненадолго. За Сашко спасибо!..

      С бутылками, с закусками!..

      Соседи – шубейки да сапоги в комнату! – заперлись и ни гу-гу.

      Женщины на кухню, мужики за гитары.

      А нагулявшись, так же дружно встали, посуду перемыли, бутылки в мешок: мы пошли.

      Можно с вами?.. О-о-о!.. Ну-у-у!.. Не знаешь, что просишь!

      Скажите хоть, где-искать-то вас?..

      Сами тебя найдем, брат! Бывай!

      ЗНАТЬ БЫ

      Сон.

      Чертово колесо, кабинки, репродуктор орет про Арлекина, что ни звук, гвоздем в башку. Тянет болотом, на девушку с веслом глядят утки.

      С кем ты вчера и за каким чертом?

      Ладно, занимай за мужиками, тупица, терпи.

      Кружек мало, но свои баночки и закусь, у Тамары сушки одни. Кружка, соленая сушка – ну, и пошел на хрен, не мешай людям, по две в руки мало, занимай с хвоста…

      И голоса слышу: при Андропове гоняли как собак, при Черненке разбавляют… Да не звезди, утренний завоз, с Бадаевского!.. Ага, с одной кружки ничего, а с двух дристун!.. А мне пох… Тридцать копеек одолжите кто до среды? На заводе в среду дадут…

      Так это же Никитин с «Красного пролетария». Эй, Коля, не уходи! Его схоронят в девяносто первом, до путча еще, сына убьют в Чечне, у жены заберут хату, пойдет бомжевать.

      А вон Петр Федорович, с ним мы служили… Поднимется земеля на ремонтах, вылечит тубик, вставит зубы, а как жена уйдет, все спустит.

      И как бы еще дяде Вите Белову шепнуть, чтобы после дембеля не просился в Сербию. Ранят, продырявят легкое, не доплатят. А в две тыщи четырнадцатом все равно убьют под Луганском, но уже свои.

      А пока вот они, красавцы, как на подбор, брючата под ремешок, пиджак с лавсаном, куртец. Они и так в кураже, а примут еще по сто, сразу про баб.

      Бегают отлить в кусты, шумят, матерятся, спорят.

      А ты хоть кричи, хоть молись, хоть плачь, не изменишь ничего.

      Светит советское солнце.

      СПРОСИ У СЕРОГО

      Арбатские бомжи особые, они патриоты Арбата. Так мне кажется.

      Потому что не особые бомжи не станут гнать прочь гуляк от медного Окуджавы, шагающего через свой двор с гитарою. Или ругать тех, кто справляет нужду в арках, оставляет пивные банки и бычки у медных же ног четы Пушкиных.

      Спросишь, кем были в прошлой жизни – один конструировал мосты, другой носился с идеей «дирижаблей скорой помощи», и все они поэты. А просят на выпивку так: не соизволите ли, сударь, вспомогнуть бывшим лирикам?

      Ладно, еще у меня. Утверждают, что