Великие битвы великой страны. Сергей Петрович Алексеев

крепость Татищево, пала Нижне-Озерная. Без боя сдалась Чернореченская. Хлебом-солью встретили царя-батюшку Сакмарский казачий городок и татарская Каргала.

      Огромная армия Пугачева подошла к Оренбургу. Обложили восставшие крепость со всех сторон. Нет ни выхода из нее, ни входа.

      Забилось тревожно Гришаткино сердце. Свернется он вечером в комок на своей лежанке, размечтается.

      Эх, скорее бы уж царь-батюшка взял Оренбург. Освободил бы его, Гришатку. Вернулся бы мальчик домой в свое Тоцкое.

      Берегись, управитель Хлыстов! Не пожалеет его Гришатка. Сполна за всех и за все отомстит: и за отца, и за Ванечку, и за Акульку и Юльку, за Серафима Холодного, за Наталью Прыткову. За всех, за всех. Никого, ничего не забудет.

      Смыкаются глаза у Гришатки.

      – Господи, помоги ты ему, нашему царю-батюшке, – шепчет Гришатка и засыпает.

      Заснет, и видится мальчику сон. Будто повстречал он самого государя императора Петра Третьего Федоровича.

      Царь верхом на коне. В дорогом убранстве. Красная лента через плечо.

      «Ах, это ты Гришатка Соколов, – произносит царь. – Тот самый, о голову которого генерал Рейнсдорп выбивает трубку. Наказать генерала. А Гришатку взять в наше вольное казацкое воинство. Выдать ему коня, пистолет и пику».

      И отличается Гришатка в сражениях. Слава о нем идет по всему Оренбургскому краю, птицей летит через реки и степи.

      Взыгрались во сне мысли у мальчика. Приподнялся он на лежанке, будто всадник в седле.

      – Ура! Царю-батюшке слава! Вперед!

      Проходил в это время мимо Вавилиной каморки дед Кобылин. Услышал он странные крики. Открыл дверцу. Увидел Гришатку. Понял, в чем дело. Подошел Кобылин к Гришатке, ремнем по мягкому месту – хвать!

      Страшный человек

      Оренбург – грозная крепость. Это тебе не Татищево, не Нижне-Озерная. С ходу ее не возьмешь. Семьдесят пушек. Крепостной вал с частоколом. Ров. Бастионы. Солдаты.

      – Ах, негодяй! Ах, разбойник! – посылал Рейнсдорп проклятия. – Ну я тебе покажу.

      И вот как-то тащил Гришатка в кабинет к губернатору трубку. Открыл дверь и замер. Генерал важно ходит по комнате. У дверей – стража. В центре – человек огромного роста. Голова у человека взлохмачена, борода спутана. На теле лохмотья. На лбу и щеках «вор» выжжено. Нос выдран, одна переносица. На ногах тяжелые железные цепи.

      «Колодник», – понял Гришатка.

      – Так вот, братец, – говорил генерал, обращаясь к страшному человеку, – я тебе решил подарить свобода.

      Колодник растерялся. Стоит как столб. Не шутит ли губернатор.

      – Да, да, свобода, – повторил генерал. – Ты хочешь свобода?

      – Батюшка… Отец… Ваше высокородие… – Слезы брызнули из глаз великана. Гремя кандалами, он повалился в ноги Рейнсдорпу.

      – Хорошо, хорошо, – произнес генерал. – Подымись, братец. Слушай. Пойдешь в лагерь к разбойнику Пугачеву. Как свой человек. Будто бежал из крепости. А потом, – губернатор сделал паузу, – ножичком ему по шее – чик, и готово.

      – Да я его, ваше превосходительство, – загудел молодчик, – в один момент. –