Победившие не вернутся. АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ

испугался. – Я не только считаюсь! Я думаю, что никто не знает о физической смерти больше, чем ты. Может, пациент в коме?

      – Пуля, судя по всему, не задела жизненно важных органов, и могла наступить кома, – сказал Хейзер, разглядывая рентгеновские снимки. – Но перед нами уже летаргический сон. Изредка такое случается.

      – Сон? Летаргия? – вскричал Лейбович. – Господь милосердный! Получается, мой труп спит?

      – Как сурок зимней порой, – сдержанно улыбаясь, подтвердил Хейзер.

      – И сколько же он будет спать?

      – Трудно сказать.

      Лейбович расхаживал вокруг секционного стола, крутя себя за ус, что делал обычно лишь в крайнем волнении.

      – И что я доложу начальству?

      – Ничего.

      – Ты сказал, ничего?! Я не ослышался?

      – Нет, мой любезный друг, не ослышался. Именно, ничего.

      Увидев, как брови Лейбовича поползли вверх от удивления, Хейзер добавил:

      – Задумайся, Питер, что именно для полиции лучше? Закрыть дело и похоронить мертвеца, или держать его на льду до тех пор, пока не схватят убийцу? А ведь злодея, возможно, никогда не поймают.

      – Но войди в мое положение! Уже завтра утром я должен определенно доложить Шлоссеру о причине смерти!

      – Да, но Гардаш жив, – хмуро отозвался Хейзер. – Доложишь, что он жив?

      – Мне кажется, что я сам сплю.

      – Ущипни себя, если хочешь, дружище, – сказал Хейзер, – но от этого ничего не изменится.

      – Послушай, Руди! – сказал Лейбович, выдержав паузу и закурив папиросу. – Я могу заморочить голову Шлоссеру, который, наверное, не прочь скорее закрыть дело. Но как быть со своей совестью? Ведь мы доктора, мы профессионалы!

      – Я понимаю твои сомнения. И я бы сам не дал тебе второй раз убить мертвеца.

      И он изложил свой план. Он перевезет спящего в Швейцарию, поместит его в барокамеру. Там в спокойной обстановке можно будет наблюдать за Гардашем до тех пор, пока он не проснется. Более того, он попытаюсь понять причины внезапного сна или навязчивого бодрствования. Это будет отличный эксперимент.

      – Мы же оба знаем, что летаргия может длиться месяцами, годами.

      – И пусть, – убежденно и не без патетики возразил Хейзер. – Разве мы еще в Сорбонне не мечтали об открытиях такого масштаба? Возможно, мы с тобой поможем человечеству найти ключ к бессмертию?

      – А как же похороны?

      – Напишешь в заключении: смерть мозга, остановка сердца. Доложишь Шлоссеру, что пришлось вскрыть череп, и Гардаша разрешат похоронить в закрытом гробу. Только не забудь проделать в дереве дырочки для вентиляции. Остальное я возьму на себя. Только поклянись, что никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не откроешь нашей тайны.

      – Клянусь, клянусь! – испуганно пообещал Лейбович.

      Это прозвучало под гулкими сводами морга так резко и неожиданно, что судебный медик не узнал своего голоса. Они соединили руки в крепком пожатии прямо над лицом неподвижно лежащего Александра. Показалось, что после этой клятвы горестные складки у губ спящего разгладились,