Победившие не вернутся. АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ

всякое утро бросал на крыльцо мальчишка-велосипедист.

      В погребе тетушки он нашел не меньше сотни бутылок вина. Крестьяне дешево продавали еду. Все было хорошо, кроме одного: рядом не было Кати.

      В Граце до него никому не было дела. Но из-за венских приключений Гардаш предпочитал жить скрытно и лишний раз в городе не показывался. Только иногда ходил на почту, где получал от Кати письма.

      Письма казались контрастом по сравнению с жизнью Гардаша. Матери не помогло лечение в Ялте, она скончалась, и Катя жила с отцом. В Петербурге патриотизм народа, который горячо откликнулся на призывы государя раздавить врага, сменился унынием: с фронта приходили неважные новости, госпитали наполнились ранеными, ощущалась нехватка продуктов, Петербург из-за тотальной ненависти к немцам переименовали в Петроград.

      Катя рвалась к Гардашу, строила планы один смелее другого, но поездка была рискованной, и отец удерживал ее. Пробираться к мужу с русским паспортом через враждебные страны – нечего было и думать. У Кати созрела идея отправиться по поддельному паспорту гражданки Швейцарии. В те годы в Петрограде можно было купить любой документ. Эта идея показалась Гардашу реальной, и он ждал условной телеграммы.

      Морж оказался прав, на самом деле, в Штирии было спокойно, безмятежно, как внутри сказки, и не верилось, что на полях Европы шла война.

      К заветной шкатулке, спрятанной в доме тетушки, Гардаш не прикасался, чтобы не навлечь на себя новые беды. Его будило тарахтение, которое напоминало сенокосилку. Александр чертыхался, накрывал голову подушкой и снова пытался заснуть.

      Однажды затарахтело над головой.

      Гардаш выскочил в одном исподнем и увидел, как над домом медленно пролетает аэроплан ядовито-желтого цвета. В кабине гордо сидел пилот в шлеме и во всем кожаном, в зубах торчала сигара. Он приветливо помахал Гардашу рукой в перчатке. Александр в ответ хотел пригрозить кулаком, но раздумал и тоже помахал.

      Едва аэроплан скрылся за деревьями, раздался громкий треск.

      – Проклятье! – воскликнул Гардаш и побежал в заросли.

      На траве валялись отвалившиеся крылья, чуть поодаль в кустах лежал корпус аэроплана, а шагах в двадцати висел на дереве летчик, который зацепился за сук. Он попросил Александра снять его, и Гардаш стал прикидывать, с какой стороны лучше забраться на дерево.

      Сук обломился, и пилот рухнул.

      – Позвольте представиться, – весело сказал он Гардашу, – барон Бруно фон Вебер. – И потерял сознание.

      Бруно очнулся на кушетке у Александра, куда тот принес на плече, как жертвенного барана. От него разило спиртным. Гардаш едва успел стащить с Вебера сапоги, левая нога распухала на глазах, – то ли вывих, то ли трещина, то ли перелом. Гардаш привязал дощечку, чтобы зафиксировать голень, и побежал за врачом.

      На этом, как ему думалось, воздушные приключения закончились.

      Однако не прошло и двух недель, как под окнами раздалось кваканье автомобильной груши. Сначала из машины вынесли на руках самого Вебера, пересадив в инвалидное