Победившие не вернутся. АНАТОЛИЙ ЭММАНУИЛОВИЧ ГОЛОВКОВ

же, сударь! – нетерпеливо воскликнул Гардаш.

      И Вагнер, оглядываясь на витрину, через стекло которой была видна коляска с Катей, рассказал, что полгода назад к нему постучался к нему один монах. Монах был так взволнован и напуган, словно за ним гнались. Он-то и принес эту шкатулку. Антиквар думал, для продажи, но вместо этого гость попросил спрятать вещицу в магазине.

      – Спрятать именно у вас? Он выбрал это место из десятков антикварных лавок Вены. Почему?

      – Не знаю.

      Вагнер думает, что за ней стоит какая-то тайна. А возможно даже и преступление.

      – Преступление? – вскричал Гардаш.

      – Тише, тише! Чему вы удивлены? Я видел на бирюзе плохо затертые следы крови. Может, церковник захотел скрыть улику. Страшно подумать. Я отмыл пятна под краном. Может, не надо было?

      – Наверняка. Это собьет со следа сыщиков. Кстати, отчего же вы не вызвали полицию?

      – Монах хорошо заплатил и обещал вернуться. Однако я его так и не дождался. Минуло полгода, и вы первый, кому я об этом рассказал.

      – И правильно сделали, облегчили душу.

      – Это вы, русские, облегчаете душу, а мы лишь приоткрываем ее, и то в случае крайней надобности, – заметил Вагнер.

      – Хорошо, – сказал Гардаш. – Про душу мне теперь почти все понятно. Но вы продадите, в конце концов, проклятую шкатулку? Решайтесь, сударь!

      Антиквар надолго замолчал. А потом, резко повернувшись и тараща на Гардаша глаза из-под пенсне, выпалил:

      – Пятьдесят крон!

      И прикусил губу в отчаянии.

      Гардаш не выдержал и улыбнулся.

      – Напрасно я так, – отругал себя Вагнер. – Вот всегда спешу. Может, вам цена не по карману?

      – Сотня вас устроит? – усмехнувшись, поинтересовался Гардаш.

      Вагнер стал утирать пот со лба, засуетился, пытаясь скрыть волнение.

      – Вы сказали, сотня? Я не ослышался? Целых сто имперских крон?! Вы шутите!

      – Я настроен более чем серьезно!

      Пока Гардаш отсчитывал наличные, антиквар завернул товар, перевязал ленточкой. Они обменялись рукопожатием, но у самых дверей Вагнер откашлялся и тихо молвил:

      – Я сделал все, чтобы отговорить вас. Но вы оказались упрямы. Это ваш выбор. Я желаю вам с женой всего наилучшего. Но остерегайтесь, сударь. На этой шкатулке может лежать проклятие. Никто точно не знает, откуда она, как сюда попала и кто ее ищет.

      Супруги постепенно привыкли к шкатулке, которая украсила собою полку трюмо, прямо напротив постели, и не замечали ее. Но однажды вещица напомнила о себе самым неожиданным образом.

      В тот вечер, украсив спальню цветами и зажженными свечами, выпив, пожалуй, больше мозельского, чем обычно, они предались любви.

      Эта ночь казалась им какой-то особо страстной и вдохновенной. В соседних номерах не могли заснуть, слушая нескончаемые стоны и вопли, но никто не посмел стучать в стену. Таков нордический характер европейцев, считал Гардаш, а также либерализм, впитанный с молоком матери.

      В какой-то момент, не помня себя, Катя воцарилась верхом на муже спиной к его лицу, напротив