Период первый. Детство. Евгений Орлов

или даже просто поддержала разговор об успехах Красной армии или о новой доктрине защиты страны от врагов – он был бы счастлив. Но ей хотелось другого.

      – Думаю, всем нам лучше и веселее жить будет, если ты тоже поменьше на свою политику молиться будешь, – убеждала она мужа.

      – В этом вот и заковырка. Учиться мне ещё и учиться у опытных пропагандистов – сердился он. – За столько лет свою жену не могу привести к политической активности. Спасибо хоть Люся не в тебя, а в меня пошла. Пойми, не мне это нужно – обществу! Что получится, если все, вроде тебя рассуждать начнут? Поэтому я и занимаюсь полезным вместо приятного.

      – Пора бы уж немного и для нас, для себя пожить.

      – Сидит ещё во всех нас зараза буржуйская. Ты грамотная, умная и то дальше носа своего видеть не хочешь. А как разбудить сознательность у тёмных людей, никак не пойму? Меньше думали бы люди, как себя не обидеть – за пятилетку к социализму прийти можно! А там живи и наслаждайся! Ведь что обидно, для них стараешься, а они вместо помощи мешают даже!

      – Об этом и я тебе толкую. Испокон так ведётся. Ещё Христос принял во имя спасения других смерть мученическую, а многих ли его жертва образумила? Поэтому и прошу, не надрывайся ты целыми сутками напролет. С нами больше будь!

      – Эк сравнила. То религия. Здесь же стараешься, чтобы на этом свете у нас лучше людям жилось. Всё яснее ясного. Это не рай на том свете, которого никто не видел, а здесь, завтра у каждого жизнь может другая, лучшая начаться.

      – В политике, Ваня, никогда ясно не бывает, вроде бы всё ясно, а выходит не так, как казалось, – грустно заметила жена и продолжила, – Андрей наш покойный, тоже всё хотел людям хорошую жизнь приблизить. Вы, большевики, за рабочих, а он – за крестьян. Тоже не за себя, за других болел. Лично у него самого в ту пору всё было. А что вышло? Учредительное закрыли, и погнала его доля в Самару сначала, потом дальше. Ни красным, ни белым ко двору не пришелся. До Уфы догнали бедного. Там и расстреляли колчаковцы. Никто не посмотрел, что не для себя выгадывал, а для народа старался.

      – То другое дело. Учредительное собрание линию вредную заняло. А в Революцию многим пришлось за ошибки жизнью своею заплатить.

      – Родной ты мой, я не отговариваю тебя от дел твоих. Просто будь с нами побольше. Мы так рады, когда ты дома. А политические твои дела, они может и благородные, но не благодарные ничуть. У тебя тоже, когда дома бываешь, даже вид казенный постепенно с лица сходит. Особенно, если с Люсей возишься. На велосипеде учились кататься, так вспоминала, что и в женихах ты таким веселым не ходил.

      Такие разговоры могли случаться только в те редкие часы, когда Иван неожиданно для них и для себя имел свободное время. Чаще и привычнее было на ходу обменяться несколькими фразами за завтраком, или пока Иван брился перед зеркалом в прихожей. Можно было разговаривать глубокой ночью, после дневных забот, утопая в огромной перине – приданом жены. Но ночами, пока Софья мыла посуду после его