Период первый. Детство. Евгений Орлов

он упросил их разрешить забрать с собой книгу протоколов и отчеты. Колхозники мысленно уже попрощались со своим председателем. Но ему повезло, не расстреляли. В комендатуре его продержали больше двух месяцев. Ждали, что его бить сильно будут или пытать. Люди из газет и рассказов агитаторов знали, как оккупанты зверствуют с теми, кто им не подчинялся. Но его побили не слишком сильно, а через две недели стали даже жену с передачей к нему допускать, а потом и вовсе домой отпустили.

      Но в колхозе, в день ареста Степана Парамоновича, сразу же поставили вопрос о новом председателе. Понятно, что никто не хотел в таких условиях вставать во главе колхоза. Собрание шло вяло. Все понимали, что если такого хитрого мужика немцы раскусили и арестовали, то тем, кто попроще, нечего и думать об этой должности. Предлагали даже женщин в председатели, но и среди них не нашлось ни одной охотницы. Собрание шло два дня.

      Уже к вечеру второго дня сам вызвался в председатели дед Николашка. Сначала люди подумали, что он опять шутит. Всё село его знало, как балагура и насмешника. Он знал много поговорок и прибауток, а вдобавок любил говорить в рифму. За это его молодежь прозвала «Пушкиным». Потом поняли, что дед не шутит. Он говорил:

      – А чего мне бояться, я старый и так скоро помру. К тому же за народ погибнуть даже почётней, чем от болезни загнуться. А так хоть перед смертью в начальниках похожу. Расписываться я навострился уже давно. От начальника же и не требуется ничего, кроме как подписи ставить.

      – Рано тебе за погибель думать, – возражали ему.

      – Помрешь, и мы сгинем, не от войны, так от скуки. Смешить народ некому будет.

      – А что, дед, когда сеять и когда пахать, ты не забыл к старости, не напортишь колхозных дел?

      – Старый конь борозды не портит, – отвечал крикунам дед. – Да мне и не зачем все помнить, на, то есть звенявые и счетоводы.

      – Не звенявые, дедушка, а звеньевые, – поправил его чей-то звонкий женский голос.

      – А ты, дед, сумеешь в протоколах и бумагах всяких разобраться, как Парамонович добивался? – с тревогой в голосе спросил кто-то из мужиков.

      – И этого мне не надобно. В конторе полная хата счетоводов. Что ж они за зря небо коптят, пусть пишут то, что положено. А мое дело только на звенявых ругаться. Жаль вот, до старости дожил, а браниться не научился.

      Люди засмеялись, а женщина не выдержала и опять поправила деда:

      – Тоже мне председатель. Вам же говорили, что не звенявые, а звеньевые, а Вы опять за свое.

      Дед Николашка кивнул головой и согласился:

      – Ну ладно, пусть будет по-вашему ─ звенявой так звенявой, я не возражаю.

      Народ дружно расхохотался.

      Так и выбрали деда председателем.

      Но его невзлюбил полицай Платон. Дед частенько подтрунивал над ним и при советской власти, и при немцах. Злопамятный