Самшитовый лес. Михаил Леонидович Анчаров

ответить не могут.

      – А-а… Шура? – говорит отец, держась за притолоку. – Поздравляю вас. Вы выходите замуж… Это хорошо…

      Мама смотрит то на Шуру, то на отца. Рот Шурки-певицы улыбается, а глаза горят черным огнем.

      – Что-то я хотел сказать… – говорит отец.

      Он сдвигает на затылок фуражку и трет потный лоб.

      – Ах да… как это у вас там в Испании? Любовь свободна, мир чаруя, законов всех она сильней… – говорит он.

      Он качнулся.

      Шура кинулась к нему.

      Но он отстранил ее и прошел в детскую. Так называлась моя комната.

      Мать провожает отца взглядом и оборачивается. Шурка-певица беззвучно рыдает и кусает белые костяшки пальцев, стиснутых в кулаки, и старается не закричать.

      Потом она уходит, и дверь тихо щелкает английским замком.

      Я сижу у приемника, положив на него щеку.

      Отец подходит и опускает руку мне на плечо.

      – А Испанию можно поймать? – спрашивает он бесцветным, картонным каким-то голосом, и лицо у него белое-белое. – Отличная страна.

      – Можно, – говорю я.

      Я кручу ручку настройки, и свист и скрежет опять врываются в нашу тихую квартиру.

      Потом голос диктора сказал внятно и раздельно несколько слов по-испански. Музыки не было.

      Назавтра эти слова были напечатаны по-русски во всех газетах:

      «Вчера ночью в Испании начался фашистский мятеж».

      Разлука 2

      Венский вальс

      Это случилось весной, когда в школе был первомайский вечер.

      В зале горит свет. Школьники стоят между стульев. «Это есть наш последний и решительный бой, – поют школьники. – С Интернационалом воспрянет род людской».

      Гимн заканчивается. Грохочут растаскиваемые стулья.

      – Вальс! Вальс! – кричат веселые голоса.

      В зал входит дед Шурки-певицы. Сколько лет прошло, а он все такой же. Даже помолодел. Хорошо подстрижен и хорошо одет. Дела у него поправились. Он теперь консультант Загорского дома игрушек.

      К деду подходит моя учительница Анастасия Григорьевна.

      – Нехорошо получилось, – говорит она. – Сегодня в комсомол принимали. Алеша так эту рекомендацию ждал. Я свою предлагала, но он хотел только от Шуры.

      Дед смотрит на нее.

      – Катарина погибла, – говорит дед.

      – Что? – спрашивает учительница.

      Она мне потом рассказывала, что наступила удивительная тишина. Она мне потом все подробно рассказывала.

      – В Испании. Краус письмо прислал, – говорит дед. – Где Лешка?

      Учительница берется рукой за горло. Снова становится слышен шум голосов.

      – В радиоузел пошел… пластинки ставить, – детально объясняет она.

      – Передайте ему, – говорит дед.

      – Нет! – говорит учительница. – Нет.

      – Проводите меня, – говорит дед.

      Они поднимаются по лестнице, как будто несут гроб.

      Звуки зала становятся все тише. И кажется, этим двоим никогда не одолеть последних ступенек. Они входят в полутемный коридор, и паркет скрипит у