Самшитовый лес. Михаил Леонидович Анчаров

лежит? – радостно сообщаю я.

      – Вот я вам сейчас задам, – обещает отец и сходит с крыльца.

      Он идет по снегу, я ковыляю за ним. Он подходит к сугробу, на котором лежит Шура, и наклоняется. Лицо девушки освещено луной.

      – Что… с вами?.. – спрашивает он почему-то на «вы».

      Шура молчит.

      – Нога у нее! Нога! – ликую я непонятно почему.

      – Помолчи. Вы идти можете? – спрашивает отец.

      Шурка отрицательно мотает головой. У нее зуб на зуб не попадает. Отец наклоняется и, легко подняв девушку, несет ее на руках к крыльцу. Там он топает ногами и говорит мне:

      – Снег стряхни с валенок…

      И вносит Шурку в дом.

      Он внес ее в ярко освещенную кухню и усадил на стул.

      Открылась дверь из комнаты, и вышла мама.

      – Вот знакомься – Шура, по прозвищу «певица», – сказал отец.

      – Очень приятно, – сказала мама и протянула руку.

      И в это время в открытую дверь комнаты Шурка увидала старомодный рояль красного дерева фирмы «Эберг». Он был куплен отцом в подарок матери за мешок соли, полученный им в премию после окончания строительства радиостанции – вот происхождение рояля. Я тосковал. На меня надвигалась музыка. Уже заводили разговор на эту тему. Отец сочувствовал мне, но скрытно.

      А Шурка стояла и смотрела на рояль.

      – Ой… – наконец произнесла она. – Пианина…

      Она, как сомнамбула, пошла в другую комнату, ни капельки не хромая, и отец смотрел вслед, удивленно сощурившись.

      – Это рояль, не пианино, – сказала мама. – Сейчас я попробую твой голос. Встань вот тут. Что ты будешь петь?

      – Я не знаю, – сказала Шура.

      – Ну подумай.

      Мама села к роялю.

      Отец спросил меня:

      – Ты зачем палку принес? Она же ведь не хромает.

      – Для красоты, – сказал я. – Посошок…

      – Тише, – сказала мама и прикрыла дверь.

      Я стал шепотом пересказывать отцу, что к чему. Он смотрел в полуоткрытую дверь. Шура стояла вся красная.

      – Ну, пой, – сказала мама.

      Шурка открыла рот и запела тонко и противно:

      – Ой, девочка Надя… чиво тебе на-ада… Ничего не нада… Кроме шикала-ада…

      Мама зажала уши руками. Шурка остановилась.

      – Это вульгарно! Вульгарно! – сказала мама.

      Шурка смотрела в пол.

      – Я слышала, как ты во дворе поешь, – сказала мама. – У тебя есть данные. Хочешь, я тебя буду учить?

      – Ой… – простонала Шурка и задохлась. – Хочу…

      – Ты хорошая девочка, – грустно сказала мама. – Они мужики. Они нас не понимают. Я мечтала о дочке. Буду учить тебя по-настоящему. Никаких «Надь». Только классика. Вот послушай…

      Мама проиграла вступление и запела грудным интеллигентным голосом:

      – Л-любовь свободна, мир чар-руя… законов всех она сильней… Меня не любишь, но люблю я… так бер-реги-ись любви-и мо-ей.

      Она остановилась. Шурка зачарованно смотрела на нее.

      – Поняла? – спросила мама.

      Шурка сглотнула и сказала:

      – Поняла.

      Мама