Пирог с черёмухой. Мария Шелухина

чтобы это хоть кто-нибудь заметил.

      Сегодня махать некому. На оставшейся позади станции тихо и пусто, словно мамин поезд был последним в природе.

      Там, где у железной дороги больше всего разветвлений, нам и нужно переходить. Потому что где-то там, за неразберихой путей, в сторону отходит старая неприметная ветка с низкими ржавыми рельсами. Она ведёт на свеклопункт, где в конце лета вырастет настоящая свекольная гора высотой с пятиэтажный дом. Только тогда по этой ветке и будут ходить поезда, а пока мы будем ходить по ней на дачу.

      Дойдя до нужного места, деда резко останавливается, озирается по сторонам и решительно перекидывает ногу через высокие блестящие рельсы.

      – На стрелки не наступай! – командует он, не оборачиваясь.

      – Да помню, – равнодушно отвечаю я, хотя, на самом деле, после бабушкиных историй, стрелок я боюсь, как огня.

      Бабушка, вообще, очень любит пугать, особенно когда ей нужно что-нибудь мне запретить.

      – Одна старуха шла как-то раз, вот прямо здесь, и встала ногой на стрелку. А стрелка как раз перевелась, ну и зажала ей ногу! – зловеще начинала бабушка свой рассказ. – Старуха ногу дёргает – не вытаскивается. А оттуда, – она безжалостно протыкала пальцем воздух за моей спиной, – на неё уже товарняк с нефтью несётся!

      – И что было? – в ужасе спрашивала я, невольно оборачиваясь.

      – Что было? То и было. Ты знаешь, что машинистам, ведущим такой поезд, нельзя резко тормозить?

      – Почему?

      – Потому что нефть везут! Она от этого взорваться может!

      – А старушка как же?

      – А так. Если на путях кто-то стоит, машинист сигналит, а если человек не уходит, машинист имеет полное право его сбивать! Потому что – нефть! – с мрачной торжественностью восклицала бабушка.

      Если ей верить, то старухи на этом месте мрут каждый год. Потому что каждый год она рассказывает мне эту историю так, словно всё случилось совсем недавно.

      Рассказывала.

      Больше бабушка на дачу не ходит – сил нет.

      Но я с детского сада усвоила, что нефть – важнее любого количества старушек. Хотя, как по мне, ничего в ней особенного, в этой нефти, нет. Чёрная, густая, вонючая – её всегда полно в лужах возле качалок. Любая бабка легко может быть лучше нефти.

      Ну или почти любая.

      Я спешу за дедой, перепрыгиваю через расползающиеся во все стороны рельсы и не смотрю на стрелки. Но пока прыгаю, всё время представляю ту старушку из бабушкиного рассказа, а больше – то, что от неё осталось, когда поезд наконец проехал…

      Я не смотрю на стрелки, но почему-то всё равно их вижу. И они в ответ тоже на меня смотрят. Угрюмо и угрожающе, как голодные крокодилы.

      А если одна такая зажмёт и мне ногу?! Что я буду делать? И каково моим друзьям-машинистам будет переехать меня, как всех этих бабушкиных старушек?

      И я уже вижу себя со стороны – с недалёкого, но безопасного расстояния.

      Попавшаяся я дёргается, пытается вырваться, но крокодильи челюсти стрелки держат крепко. А сзади