Пирог с черёмухой. Мария Шелухина

начинайте только, ладно?! – строго одёргивает их Динарка. – Надоело уже это слушать! Давайте лучше решим, чем займёмся?

      – Может, в парк сходим? – предлагает Нурик.

      – Да что там делать? – возражает Динарка. – Может, лучше на стадион?

      – А, может, на поле сгоняем? Там гороха можно набрать, – мечтательно говорит Женька.

      – А может, в больницу? – странным голосом спрашивает Колька.

      – Да иди ты уже со своей больницей! Заколебал! – кричит Андрюха, и я вздрагиваю от неожиданности.

      Заметив это, он примирительно добавляет:

      – В самом деле, пошли лучше на поле.

      – Ладно, – нехотя соглашается Колька, ни на кого не глядя.

      – Угу, – рассеянно кивает Нурик, но продолжает пялиться на фигуры.

      Колька обходит скамейку, встает с ним рядом и долго смотрит на доску. Динарка всё ещё обнимает меня, положив голову мне на плечо. Женька, напевая что-то под нос, рисует носком кроссовка сердечки на земле.

      – Ну так идём мы или нет?! – вдруг рявкает Колька, хватает меня за руку и одним движением поднимает на ноги.

      Я не сопротивляюсь. Я сейчас – словно воздушный шарик на верёвочке, который Колька тянет за собой. В этот миг я не ощущаю ни своего веса, ни земли под ногами, только большую Колькину руку поверх своей. Я послушно скольжу вверх, но неловко утыкаюсь в его плечо, и лицо обдает жаром. Колька выпускает веревочку, шарик может лететь сам. И я лечу всё выше и выше…

      Из-за Колькиного плеча я вижу в окне бледное бабушкино лицо. Плевать.

      Динарка, не дожидаясь помощи, поднимается со скамейки и нетерпеливо вздыхает.

      – Правда, ну пойдёмте уже, – зовёт Женька, и только тогда Андрюха с Нуриком наконец бросают игру.

      Нурик торопливо ссыпает фигуры в коробку и бежит к раскрытому настежь окну их кухни. Подпрыгнув, он закидывает шахматы на подоконник и летит догонять нас.

      Гороховое поле близко, нужно лишь пройти по узкой дорожке между высоким забором стадиона и стеной из кустов акации на краю парка, перейти по мостику через канаву и промчаться по огородам стоящих поблизости домов. Поле тянется далеко-далеко, насколько хватает взгляда, и даже дальше. Справа вдоль него петляет глубокий овраг, а за ним дорога и кладбище.

      Набив тощими стручками карманы, мы садимся на краю обрыва. Наша возня тревожит песок, и он пластами съезжает вниз, где поблёскивает жалкий ручеёк. Невдалеке пасётся привязанный к колышку рыжий телёнок. Он с интересом смотрит на нас и бьёт себя по бокам хвостом с грязной кисточкой на конце.

      Мы принимаемся за еду. Раскрываясь, стручки жалобно щёлкают под пальцами. Я осторожно вынимаю из блестящих створок крохотные сладковатые горошины и с наслаждением давлю их языком о нёбо. Горох ещё не созрел, не огрубел и не начал горчить. Совсем как моё едва завязавшееся лето.

      Мы долго сидим в молчании, то и дело щёлкая стручками и небрежно сбрасывая кожурки вниз. Я снова не знаю, о чём говорить с друзьями, по которым скучала весь год и к которым стремилась всей душой. И они, похоже, чувствуют то