Без тебя. Сергей Павлович Степанов-Прошельцев

кивая головою.

      * * *

      …И вот мы на Пречистенке

      дурачимся с тобой.

      В лицо цветка тычинками

      дождь тычется слепой.

      Мы от него не прячемся

      и, в общем-то, правы:

      то грустное дурачество

      последнее, увы.

      Вагоны ждут на станции,

      и ждут уже давно.

      Мы знаем, что расстаться нам

      сегодня суждено.

      И вот — вокзал. И лестница.

      Прощаемся на ней

      не на день, не на месяцы —

      на весь остаток дней.

      В одном лишь нет сомнения:

      сигналят поезда,

      увы, не к отправлению —

      к разлуке навсегда.

      * * *

      Казалось, всё это надолго, навечно,

      но вот уж не видно совсем очертаний

      камней, что пасутся отарой овечьей,

      Эльбруса — стоит в белой бурке чабаньей.

      И только костер, что свернулся удавом,

      глотающий мрак, а с ним вместе и годы.

      Нельзя устоять перед этим ударом

      судьбы, как не скроешься от непогоды.

      Но я о другом… Я о том, что мелели

      мечты – угодили мы в засуху быта.

      На самом ли деле, на самом ли деле

      мы так постарели, что все позабыто?

      – Ты в это поверь, всего доброго ради,

      но теплые звезды запутались в листьях.

      И видим мы, в зеркало времени глядя,

      морщины на наших обыденных лицах.

      — И что? Убиваться, с крыш падая наземь

      с безумными, белыми, злыми глазами,

      от аминазина корягой немея?

      – Нет, я не забуду, нет, я не посмею!

      Я помню дыхание гор, что задаром,

      лавандой пропахшие горькие руки,

      и щебень с особенным, южным загаром,

      и эту дорогу, что мчится к разлуке…

      И где-то тревогу пророчит валторна,

      в мелодии этой и страх, и унылость.

      И жизнь, как огонь, поглощает проворно

      всё то, что нам грезилось, всё, что приснилось.

      * * *

      Встретиться с тобою мне больше не обмаслится,

      прошлое скрывается в облачном дыму.

      Ты была, наверное, новичок-обманщица —

      обманула первая ты себя саму.

      Что же ты наделала? Поднимись по лестнице,

      возвратись, пожалуйста, в опустевший дом,

      ведь такая, в сущности, это околесица,

      если то, что дорого, мы не бережём.

      Вновь тоска дорожная, и мелькают станции,

      степь — фанера серая, речка у леска…

      И наверно, в памяти лишь она останется —

      длинная, плацкартная, смертная тоска.

      А ещё – тяжёлая, липкая бессонница,

      та, что не уносится вместе с ветром вдаль,

      и в том скором поезде почему-то вспомнится

      глаз твоих полуночных голубой февраль.

      Но слепыми вьюгами годы запорошены

      и свою верёвочку продолжают вить…

      Отчего мы в старости не прощаем прошлое?

      Оттого,