Грешники. Алексей Чурбанов

подождём конца крестного хода, а там решим.

      Ленин голос подействовал успокаивающе, и Шажков неожиданно вернулся к внешнему восприятию, то есть к службе. Он услышал запах ладана, увидел праздничную одежду священнослужителей у алтаря, почувствовал среди тесно стоявших вокруг прихожан движение, свидетельствовавшее о подготовке к крестному ходу.

      У Валентина по-прежнему было тяжело на душе, но ожидание близкого праздника давало шанс на успокоение.

      Постепенно прихожане расступились, образовав проход от алтаря к двери. Внесли хоругви, казавшиеся несоразмерно большими в тесноте храма, и вот настала минута, когда потух свет, все стали зажигать свечи в баночках, чтобы защитить огонёк от ветра, и послышалось приглушенное пение:

      Воскресение Твое, Христе Спасе,

      Ангелы поют на небесех,

      И нас на земли сподоби

      Чистым сердцем Тебе славити.

      Потом всё громче и громче, вот уже и в храме подхватили, священство пошло из алтаря наружу, вынесли хоругви, дальше к выходу двинулись все, звякнул колокол, висевший на деревянной оглобле, которую несли на плечах двое мужчин из прихожан (на деревянной колокольне пока не было колоколов, только чёрные проёмы).

      Крестный ход быстро пошёл по дорожке вокруг церкви; звук колокола, пение, мерцание свечек – всё это настраивало на праздничный лад, подготавливало к тому, что, обойдя крёстным ходом церковь и собравшись потом у закрытых дверей, люди наконец услышат: «Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ…»

      Шажков ловил-ловил ощущение пасхальной благодати, но в этот раз жар-птица улетела, оставив в руке лишь одно перо благодатных старых воспоминаний.

      – Испортили праздник, – то и дело возвращался Валентин к своей болячке и, не дожидаясь отклика с периферии сознания, наконец сам сказал себе: «Хватит ныть».

      – Христос воскресе! – услышал он радостный голос Окладниковой.

      – Воистину! – Шажков сгрёб Лену в охапку и трижды поцеловал.

      – Останемся? – спросила Окладникова, улыбаясь и поправляя платок.

      Шажков посмотрел в её сияющие глаза, улыбнулся и сказал (услышав себя как бы со стороны): «Я хочу уйти».

      – Со мной или сам?

      – Был бы счастлив с тобой. Но тогда ты не причастишься?

      – После причащусь. Пасха ведь сорок дней длится. Захочешь – с тобой вместе причастимся.

      – Подумаю ещё.

      Прихожане постепенно все зашли в храм, а Шажков и Окладникова остались стоять снаружи. Они смотрели, как из машины с мигалкой на крыше вылезает зевающий милиционер, щёлкая пустой зажигалкой.

      – Я приглашаю вас… тебя… на праздничный ужин, – загадочно произнесла Лена, и Шажков почувствовал, как она волнуется.

      – Леночка, я с удовольствием, – ответил он просто, и возникшее было напряжение исчезло.

      – Поехали?

      – Поехали.

      Они почти синхронно повернулись лицом к дверям храма и перекрестились. Милиционер, хотевший, наверное, прикурить, тактично