Грешники. Алексей Чурбанов

бездушной машинки веяло теплом, словно от домашнего животного. Валентин осторожно нажал пальцем на чёрную клавишу, и заставка исчезла, открыв страничку «Word»-a с несколькими абзацами стихотворного текста. Шажков стал читать:

      Маленький солнечный квадратик поляны,

      Снежистый пух над тополями,

      Венчик ромашки – яркий, как пламя,

      Белое пламя, слепящее прямо.

      Такого цвета любовь.

      Над головой вновь и вновь

      Шорох и шёпот стрекоз…

      – Неужели пишет стихи? – мелькнуло в голове.

      Он не успел дочитать до конца. Щёлкнула дверь, и на пороге показалась Лена Окладникова в джинсах и белом свитере с электрическим чайником в руках. Шажков вздрогнул, ощутив себя мальчишкой, уличённым в подглядывании, но мгновенно пришёл в себя, ибо в душе у него не было трепета, а была неожиданная уверенность в том, что это написано для него и что он должен был это прочитать. С этого момента у него возникло чувство, что штурвал, который он уверенно держал всю жизнь, кто-то из за спины мягко взял в свои руки и повернул в только ему ведомом направлении. При этом Валя не ощущал никакого дискомфорта или импульса противодействовать, а только щемящее чувство неотвратимости и острое желание заглянуть за горизонт.

      Окладникова замерла, увидев Валентина рядом с обнажённо белевшей страничкой на экране компьютера, но тут же пришла в себя и сказала:

      – Здравствуйте, Валентин Иванович. Я вас жду-жду…

      В голосе чувствовалось волнение. Был ли её собственный штурвал у неё в руках?

      – Привет, привет, – ответил Шажков, – литургия кончилась только в двенадцать часов. Ноги сильно болят с непривычки.

      – Это пройдет. У меня тоже: долго не походишь, и болят. Но к третьему разу перестают. Вы не причащались?

      – Какое там, я и не постился и не исповедался. Просто отстоял для начала.

      – Ну и как впечатление?

      – Херувимская очень понравилась.

      – Да? Я тоже люблю Херувимскую. Её, кстати, в разных храмах по-разному поют. Я знаю три варианта.

      – Ну-ка, спойте-ка, а я скажу, какой из трёх исполнялся там, где я был.

      – Валентин Иванович, вы серьёзно?

      – Стесняетесь?

      – Вас – нет.

      – Ну?

      Окладникова поставила на стол чайник, помолчала, поёжилась, а потом, сцепив руки на груди пропела все три варианта, предваряя каждый словами: «раз, два, три».

      У Валентина от её голоса приятно похолодело в спине. Он получал удовольствие, но одновременно понимал и весь юмор происходящего: аспирантка философского факультета исполняет для кандидата политических наук церковные песнопения в помещении кафедры политологии. Вот сюда бы Кротова сейчас.

      Окладникова тоже, кажется, оценила юмор ситуации и, смеясь, спросила: «Ну, какой вариант ваш?»

      – По-моему, третий.

      – А, может, у вас четвёртый был?

      – Нет, похоже, что третий.

      Помолчали. Потом Окладникова