Разомкнутый круг. Валерий Аркадьевич Кормилицын

за пазухой.

      Выпив две рюмки водки, Изот Михеевич велел подавать чай. Невестки словно стояли наготове за дверью. Плавно покачивая бедрами, одна внесла ведерный самовар, другая – огромный поднос с горкой свежих пряников и густым липовым медом в красивой вазе – знай , мол, наших!

      Ну как же не выпить еще под такой приторный медок? Лесник захмелел снова.

      – Вот что, барин, смотрю, на девок моих любуешься?!. А хочешь, они раны твои солдатские в баньке пропарят? Мигом вся хворь выскочит.

      – Да меня, милейший мой Изот Михеевич, Лукерья залечила до…

      – Ха-ха-ха! – развеселился бывший вахмистр. – Эта старая грымза одним своим видом любую болезнь отпугнет… – непочтительно перебил он барина. Водка опять сделала его болтливым и равным по своей значимости генералу. – А мои сношеньки… – заблестел глазами лесник, – так умеют лечить… о-о-о! – не смог подобрать он сравнения.

      Выпив две чашки чая, Аким с удовольствием закурил, вполслуха слушая расхваставшегося и понесшего явную дурь старика.

      – Не уговорил, дед! – смеялся Аким, дымя своей трубкой и поудобнее размещаясь на лавке. – Как-нибудь в другой раз, – обнадежил Михеича.

      – Вели лучше сани запрягать! – выбил потухшую трубку. – А то супруга моя заждалась, – поднялся он с лавки.

      Дед недобро сверкнул глазами и настырно продолжал уговаривать:

      – Эка! Супруга заждалась… – водка явно помутила его рассудок. – Поди, опять в Ромашовку к своему генералу укатила, да ей бы – убили тебя, и слава Богу, под боком генерал вдовый живет, а то подумаешь – ротмистр нищий! Генерал-то ловчей… – безудержно понесло старика.

      Трубка выпала из потных, враз ослабевших пальцев. Аким уже знал, полностью был уверен, что это правда.

      Судорога перекосила его лицо, сделав его страшным. Глаза вылезли из орбит. Он пытался крикнуть: «Замолчи, старик!» – но крик замер где-то в глубине души, и откуда-то снизу медленно поднималась боль…

      «Не надо, не надо, не надо… Я не хочу ничего слышать, не хочу ничего знать!.. – с отчаянием думал он. – Слышишь, старик?!. Ничего! Это неправда!» – А разум подсказывал, что – правда, что дед не лжет… Ноги перестали слушаться, и он расслабленно опустился на скамью. Хотелось заткнуть уши, бежать… но он знал, что от этого невозможно уйти и спрятаться. Все в нем кричало и молило о пощаде… Он перестал различать силуэт и лицо лесничего, взор его ловил только губы, беспрестанно шевелящиеся и произносящие роковые слова. Слова складывались во фразы и несли боль… Боль и утрату! Он чувствовал, что это конец… Конец его разудалой счастливой жизни! «Ну зачем, зачем я сюда приехал?..»

      Сила вернулась к нему. Многократно умноженная яростью и унижением. В каком-то тумане или, скорее, беспамятстве поднялся он из-за стола, шумно опрокинув лавку.

      – Н-е-е-т! – по звериному зарычал и ринулся к выходу, краем сознания замечая перевернутый стол, падающий самовар, расколотую вазу, перепачканные медом пряники на полу и оторопевшего, трезвевшего на глазах