Разомкнутый круг. Валерий Аркадьевич Кормилицын

хотелось думать об этом.

      Сегодня она была любима и счастлива!

      Незаметно наступила весна.

      – Я грачей видел! – с криком влетел в дом Максим, перепугав до смерти свою няньку.

      На маменьку это известие не произвело ни малейшего впечатления.

      – Сел бы лучше французским позанимался, – успела произнести она вслед убегающему сыну.

      Отец с Агафоном куда-то умчались на санях по волглому снегу, не пожелав разбудить и взять его с собой. Вспомнив об этом, он с обидой шмыгнул носом и выскочил во двор. Данила, сопровождая каждый удар топора громким кхеканьем, усердно колол дрова рядом с конюшней. Высокая горка березовых и сосновых чурочек валялась недалеко от него на утоптанном грязном снегу.

      – А я грачей видел! – безнадежно сообщил ему Максим.

      С шумом выдохнув воздух, Данила с силой опустил топор на половинку пенька, стоящего на другом сучковатом толстом пне. Отколовшаяся чурка пролетела рядом с Максимом, едва не задев его.

      – Шел бы ты, барчук, на… двор поиграть, – недовольно скосил глаза в его сторону дворовый, нагибаясь за обрубком.

      Вздохнув, Максим медленно поплелся к дому.

      «Какие они все скучные, эти взрослые, – с грустью думал он, – кроме папеньки, конечно», – увидел вышедшую во двор няньку.

      – Где грачей-то видал? – пожалела она мальчишку.

      – Там, – безразлично махнул он рукой в сторону конюшни. – Лошадиный овес подбирают.

      – Герасим-грачевник грачей пригнал, – вспомнила Лукерья, – ведь надысь день преподобного Герасима, – перекрестилась она в сторону акаций, предполагая, что там он как раз и находится.

      Максим повеселел.

      –Здоровые такие, – развел он руки, – как куры, и черные.

      – Увидел грачей – весну встречай! – ласково погладила его по голове бабушка. – У кого мучица осталась в деревне, хлеб нынче в виде грача печь будут, – чуть задумалась она. – Надо Акульке наказать, пущай тесто налаживает, – пошла в дом шаркающей, но бодрой еще походкой.

      Аким Максимович за эти дни стал поправляться.

      «Дома и стены помогают», – думал он.

      Куда девалась сутулость, шаг стал легким и пружинистым, кашель реже донимал его. Лукерья всерьез взялась за его здоровье: втирала в грудь растопленное нутряное свиное сало, смешанное со скипидаром, перед едой и перед сном заставляла пить сок черной редьки с жидким медом, и, удивительное дело, здоровье возвращалось к нему без помощи лекарей.

      – Чуть до могилы не залечили, проклятые эскулапы, – смеялся он, занимаясь с сыном сабельным боем или рассказывая ему о подвигах русских солдат.

      Слушать отца Максим был готов с утра и до поздней ночи…

      Когда было настроение, Аким Максимович, выпив на дорожку рюмашку пшеничной и аппетитно закусив хрустящим соленым огурчиком, приказывал Агафону запрягать тройку, небрежно бросал в сани ружьецо и вылетал со двора, дико гикая и настегивая лошадей кнутом.

      – Совсем как ямщик какой, – пугалась в такие моменты старая