Босфор. Михаил Мамаев

заявил старикан.

      – Я знаю художников из России, которые… – начал я, но он перебил.

      – У меня сын художник! И жена его, француженка, тоже художница! Надеюсь, и внуки будут художниками! Они живут в Париже. Я вначале подумал, что и вы тоже художники… Вы были в Париже?

      Теперь старикан умильно глядел на нас, словно мы с Наташей только что закончили его портрет и на коленях у нас лежали измаранные свежей краской ученические этюдники.

      – Увы, – сказал я и посмотрел на Наташу. Знал, что Париж – давняя ее мечта.

      – Вы часто бываете в Париже? – спросила она, словно была лично знакома с каждым, кто там побывал за последние сто лет.

      Старикан погрустнел.

      – Когда-то я жил в Париже. Это было сразу после войны. Там я был счастлив… Хотя разве дело в городе? У каждого свой Париж…

      – У каждого свой Париж… – повторила Наташа по дороге домой. Мы брели от Босфора в гору, а когда обернулись, то увидели наш Париж. Он раскинулся внизу, древний город на Босфоре. Теперь он был нашим домом, и в нем острых башен минаретов было больше, чем породистых собак или тележек с мороженым…

12

      Артекин был похож на гнома. Лицо в бороде. На затылке из мозгов торчит косичка. Но главное – на макушке шляпа. Никто никогда не видел Артекина без шляпы. Говорят, и в постели он был в ней. Как будто скрывал лысину или вылезший кусок арматуры. Ему дарили только шляпы. У него их был миллион.

      Еще никто никогда не видел Гнома трезвым. Это не значит, что он постоянно пил. Иногда он не пил. Но за жизнь Артекин выпил столько, что теперь вместо крови в нем текла огнеопасная гремучая смесь.

      У Гнома были задумчивые глаза Эйнштейна – бульдога из одноименного фильма. В них клубился дым от кальяна.

      Артекин предложил сделать танцевальный номер для новой программы в его баре. Артекин-бар находился в развлекательном комплексе Фондю.

      Мы зашли в Фондю обсудить детали.

      Гном задерживался.

      – Давай, осмотрим бар, – предложил я.

      Наташа бывала в Артекин-баре до закрытия на лето и уверенно повела наверх. Поднялись под крышу.

      Я подошел к стойке. Пока Артекин-бар был закрыт, здесь, ни разу не убирали, и толстым слоем лежала пыль.

      Написал «Наташа». Она дописала: «+Никита =?»

      Обнялись и некоторое время стояли, словно за секунду до этого один из нас спас другому жизнь. Или прощались.

      Через большую нишу спящего камина под крышу Артекин-бара неслышно проникало время. Оно толчками просачивалось в сердце. И уходило неизвестно куда.

      – Почему ты поставила вопрос? – спросил я.

      – А разве нет?

      Я зачеркнул вопрос.

      – Пусть лучше ничего не будет. А то как будто нет твердой почвы под ногами.

      – А она есть?

      – Есть, – сказал я. – Пока мы вместе.

      Наташа, прижалась губами к моим губам.

      Губы были родные. Почувствовал, что она дрожит.

      – Подожди, – плотно закрыл дверь и придвинул стол.

      – Иди ко мне, – крикнула Наташа.

      Я снова обнял ее.

      – Любимая, –