Дядя Фред весенней порой. Пелам Вудхаус

дорогой! – сказал он. – У каждого свой метод. А, вот и она! Валерия, душенька, смотри, кто приехал!

      Валерия посмотрела, но на улитку, и так холодно, словно перед ними проползал Хорес Давенпорт.

      – Вижу, – отрешенно сказала она. – Что он тут делает?

      – Хочет отвезти тебя в Лондон.

      – Я не собира…

      – Конечно, мне будет одиноко, – продолжал лорд Икенхем, – но Мартышка считает, что ты делаешь большую ошибку.

      – Почему?

      – Ты знаешь, что такое свет. Он жесток. Он глумлив. Да, я понимаю, друзья смеяться не станут, они пожалеют тебя, но чужие люди… Ты для них раненый зверек, уползающий в конуру. Мы, Твистлтоны, всегда гордились тем, что умеем сохранять лицо в несчастье. На твоем месте я бы показал, что я, как и прежде, весел, беспечен, спокоен… В чем дело, Коггз?

      – Вас просят к телефону, милорд, – сказал дворецкий.

      Несколько секунд Валерия издавала негромкий звук, напоминающий утечку пара. Потом она лязгнула зубами.

      – Подождешь минут десять? – спросила она. – Сложу вещи.

      Она ушла в дом, а Мартышка закурил сигарету. Он не одобрял дядю Фреда, но восхищался им.

      Вскоре тот вернулся.

      – Где Валерия? – спросил он.

      – Складывает вещи.

      – Так, так, так. Это Эмсворт, брат моего старого друга. Звонил из Бландинга. Просит прийти к нему в клуб. Утром управимся с Хоресом, а к двум – к нему. Значит, мы с тобой встречаемся в двенадцать в вашем клубе. Ах ты, как хорошо! Я – словно ребенок перед цирком.

      Чувства Мартышки были сложней. Когда дядя собирался в столицу, он всегда трепетал, думая о будущем.

      Один вдумчивый член клуба «Трутни» выразил это так:

      – Когда Мартышкин дядя приезжает в Лондон, ему уже не шестьдесят, а двадцать два. Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит тут в голову.

      Глава IV

      Предположение дяди (при должной обработке Хорес деньги даст) произвело на Мартышку большое, глубокое впечатление. Возвращаясь в Лондон, он был весел. Однако наутро ему показалось, что теория эта недостаточно обоснованна.

      И то, если подумать – разве кто-нибудь даст сразу две сотни? Нет, не даст. Лучше собрать у многих людей, объявить подписку. Потому он и решил пойти в клуб поразведать, как и что.

      Обычно, вернувшись из Лё Тукэ, трутни бывали печальны – иногда, в особенно трудные годы, клуб походил на Стену плача, – но сегодня царил дух веселья. Божества французских казино снизошли к членам клуба, и, слушая рассказы об успехах, Мартышка подумывал о том, не взять ли с некоторых по десятке, когда сквозь сигаретный дым увидел знакомое лицо. Это был сыщик.

      Не только любопытство и не только страх за непривычного к месту человека побудили Мартышку к нему подойти. В конце концов, и он мог дать какие-то деньги.

      – А, это вы, мистер Плум! – сказал страдалец, протягивая руку. – Как вас сюда занесло?

      – Доброе утро, – сказал сыщик. – Я пришел с мистером Давенпортом. Он сейчас кому-то звонит.

      – Не думал, что Хорес способен так рано встать.

      – Он не ложился. Танцевал всю ночь.

      – А,