Потерянные имена, чужие тени. Ярослава Осокина

вмешался Раду. – Летуца, иди с той стороны, подхватишь, ежели чего. Вставайте, мастер Тенда, и держитесь за меня.

      Корнелий и сам мог встать, не маленький. Несмотря на слабость и боль во всех суставах он вполне мог дойти до своей спальни. Но разве Раду когда кого слушал? Корнелий и забыл, насколько его помощник силен – Раду легко, рывком, выдернул Корнелия из кресла, поднырнул под его левую руку и, не слушая никаких возражений, потащил за собой, крепко сжимая под ребра.

      В спальне было душно, и Корнелия сразу замутило.

      – Окно откройте, изверги, – просипел он.

      – Нельзя, – раздался строгий голос Тию. – Еще больше простудитесь.

      – Вы меня еще поучите, как больных лечить, – огрызнулся Корнелий и охнул, когда Раду ловко толкнул его на постель. – Да подожди ты, хоть сапоги сниму… Сейчас полежу немного и сниму… Откройте окно, воздух должен быть свежим.

      Он, наверно, задремал сразу после этих слов, потому что в следующий миг, когда пришел в себя, с него уже в четыре руки снимали сапоги. Густой воздух спальни разрезала тоненькая струйка холодного воздуха.

      Потом он слышал, как Летуцу послали за яичной болтушкой и настойкой, и его снова замутило от мысли, что Раду вполне способен все это залить в него и без спросу.

      – Приподнимитесь, я сюртук сниму и шейный платок, – скомандовала Раду.

      От ее ледяных пальцев становилось хуже, контраст холода и внутреннего жара действовал раздражающе.

      Корнелий слышал, как вышла Тию, что-то сказав при этом, потом на лоб лег прохладный влажный компресс.

      Корнелий ухитрился схватить Раду за худое запястье.

      – Подожди с… вашей народной медициной, – устало сказал он. – Лучше достань из моих вещей маленький синий саквояж. Там… да, этот саквояж. В нем шкатулка деревянная, открой… а, ключ – у меня на шее. Теперь дай мне, я сам возьму таб… пилюли. А ты пока воды налей. И оставь у меня тут кувшин с теплой водой.

      Раду сделала все, как Корнелий сказал и с любопытством смотрела, как тот вытряхивал из продолговатых бутылочек плоские круглые пилюли – на диво ровные и одинаковые.

      – Этих хватит, – тяжело сглатывая и запивая, сказал Корнелий. – Остальное убери, как было… Раду! Подожди, не уходи пока.

      – Я не ухожу, – удивленно отозвалась та.

      Повернув голову, Корнелий увидел, как Раду, убрав саквояж, тащит дубовое кресло поближе к кровати и переставляет лампу на столике, чтобы та не светила Корнелию в глаза.

      – Я тут посижу, – сообщил Раду. – Больных нельзя оставлять. Наутро меня Тию сменит.

      – Глупости, нет нужды, – отмахнулся Корнелий. – Это всего лишь простуда, за три дня пройдет без следа.

      – Да, конечно, мастер Тенда, – кивнула Раду. – Если хотите, могу что-нибудь почитать.

      – Ты совсем меня не слушаешь. А кто из нас медик, я или ты? Мне лучше знать. Но… ладно, ты пока посиди, расскажи, где сегодня была и что узнала.

      Едва Раду заговорила, Корнелий заснул.

      Спал он дурно, то просыпался, то снова проваливался в чересчур яркие бредовые сны. Влажный компресс