Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль. Владимир Сорокин

у тебя. А то домой не скоро.

      – У вас сегодня?

      – Да.

      Осокин кинул ему жвачку.

      – Спасибо. Английская?

      – Штатовская.

      Коньшин стал распечатывать жвачку, Осокин – пакетик с нормой.

      – Сто лет не жевал.

      – Ну, вот и попробуй.

      – Мятная вроде…

      Стали жевать каждый своё.

      Осокин уверенно кусал от нормы, Коньшин гонял во рту жвачку.

      Позвонил телефон.

      Секретарь поднял трубку:

      – Коньшин… Внизу? Хорошо. Я Лебединскому передам щас. Спасибо.

      Положив трубку, он встал:

      – Автобус с реквизитом пришёл. Я щас скажу там…

      – А что за реквизит?

      – Кумач, краски, подрамники для лозунгов.

      – Аааа…

      Анна Степановна развернула «Вечёрку» и показала головой:

      – Ииии… вот и на нашей улице праздник… Мишок! Таблицу напечатали.

      – Щас тыщу погасим, мам. – Михаил вышел из соседней комнаты, заглянул в газету. – Это что, пятидесятый год?

      Анна Степановна сощурилась.

      – Без очков не вижу… принеси-ка очки… да! И шкатулку с комода.

      – Щас, мам.

      Она отодвинула в сторону сахарницу, чашку с недопитым чаем, расстелила газету на столе.

      Михаил принёс очки и небольшую резную шкатулку.

      – Поставь на стул. – Анна Степановна надела очки.

      Михаил поставил, открыл.

      Конверт с облигациями лежал внизу.

      – Пятидесятый, – склонилась над газетой Анна Степановна. – Ну, давай посмотрим. Я сначала, а ты проверишь.

      Михаил вынул облигации из конверта.

      – Там разложено по годам.

      – Вот пятьдесят пятый, пятидесятый… вот, мам…

      Она взяла облигации, слюня палец, отделила первую:

      – Так, значит, пятидесятый, давай сначала двухсотрублёвые. Ноль восемьдесят, пятьсот сорок шесть…

      – Ноль восемьдесят… восемьдесят три…

      – Ноль восемьдесят три… шестьсот… четыреста…

      – Попала! Четыреста девяносто пять и по пятьсот семьдесят.

      – Да. Есть одна.

      – Двадцать рубликов.

      – Погоди-ка, тут ещё… ноль восемьдесят три пятьсот тридцать два.

      – Ага! Откладывай сюда.

      – Теперь ноль шестьдесят один, двести восемьдесят.

      – Ноль шестьдесят… двести семьдесят пять… нет вроде…

      – Как нет? Попали. Видишь, с семьдесят пять по девяносто пять.

      – Точно! Молодец. Действительно есть… девяносто пять… Возьми.

      Михаил отложил облигацию.

      – Теперь… ноль сорок один двести десять…

      – Так, вот двести шестьдесят пять… нет. Сто пятьдесят по сто девяносто пять… нет…

      – Нет. Оставь её.

      – А это какие?

      – Это сторублёвки.

      – А что это написано?

      – Это дедушка твой так расписывался. Это ведь его. Из последнего драли… А это бабушкина… А вот и мои… тоже… девятьсот рублей получала… А в год больше тыщи выдирали. Так. Вот эти проверили.

      – А маленькие?

      – После. Давай. Ноль девяносто один… девяносто…

      – Девяносто