Вскрытие покажет. Ирина Градова

я местную жительницу. – Мы по другому вопросу.

      – Интересно, это по какому же?

      В водянистых глазах собеседницы зажегся огонек интереса.

      – По поводу их сына.

      – Ванюшки-то? – удивленно протянула она. – Так он же помер!

      – Мы в курсе, – сказал Никита. – По этой причине и решили нанести визит Смоляниновым.

      – Так нету больше никаких Смоляниновых, – развела руками соседка. – Один Гоша остался, да и тот в психушку угодил!

      – Гоша – это Георгий Устинович Смолянинов? – уточнила я.

      – Ага.

      – А его жена как же? – спросил Никита.

      – Померла – уж пару месяцев тому. Как про сына узнала, а он ведь у них единственный, так и зачахла. А потом Гошка ее в сараюшке нашел, повесилась она.

      – Господи, кошмар какой! – не сдержалась я.

      – И не говорите… Погодьте, а что мы тут-то стоим? – внезапно спохватилась соседка, сменив гнев на милость после того, как выяснила, что мы не принадлежим к компании застройщиков. – Давайте-ка в дом, а то дождь вон собирается!

      Дом у Прасковьи Евграфовны Хвощевой оказался самым что ни на есть деревенским – даже странно встретить такой вблизи большого города! Русская печь, разделяющая кухню и спальню, сейчас горела, и вкусный запах настиг нас уже в сенях. Заметив, как я с вожделением тяну носом, старушка хитро усмехнулась и спросила:

      – Каши пшенной не желаете, гости дорогие?

      – Э-э, – нерешительно протянула я, – неудобно как-то…

      – Да чего ж тут неудобного? Давайте-ка садитесь за стол!

      Имея мужа-вегетарианца, дома я частенько готовлю каши, и пшенка – одна из излюбленных мною тем. Я добавляю в нее курагу и изюм, яблоки и сушеную вишню, стремясь сделать это исконно русское блюдо как можно вкуснее. Однако то, чем потчевала нас Прасковья Евграфовна, не шло ни в какое сравнение с моими кулинарными изысками. В состав ее пшенной каши входили обычные ингредиенты, но ничего вкуснее я в жизни не пробовала. Может, дело в том, что молоко было деревенским, а масло – взбитым собственноручно?

      – Значит, – сказала я, отставляя наконец тарелку, – Елена Смолянинова покончила с собой?

      Пожилая женщина перекрестилась.

      – Царствие ей небесное! Для Ленки-то это вообще невероятно, ведь она набожная была… Я ее с детства знала – еще до того, как она Гошку привела. И он тоже ей под стать оказался, и сынок ихний, Ванечка, хорошим пареньком вырос. И вот – такое!

      – Отец из-за случившегося в психбольницу попал? – спросил Никита. – После смерти жены?

      – Ага. И слава богу, а то ведь и посадить могли!

      – За что? – удивилась я.

      – За вандализм – вот за что! – изрекла Хвощева, воздев к потолку узловатый палец.

      – За… что?

      – За осквернение могилы, – спокойно повторила она. – Он могилу сына вскрыл.

      – Да вы что?! – вырвалось у меня. – Зачем?

      – Ваню-то в цинковом гробу доставили, знаете?

      Мы с Никитой одновременно кивнули.

      – В письме сообщили, что он подорвался