Вскрытие покажет. Ирина Градова

что я выложу супругам больше положенного. – Признаться, идя к вам, мы никак не думали, что дело примет такой оборот, и нам нужно многое обдумать.

      – Если можно, – добавила я, когда он умолк, – дайте адрес психиатрической больницы, где лежит Георгий?

      – Она называется «Психотерапевтический реабилитационный центр», – поправил меня ветеринар. – В Ново-Девяткино располагается, а адреса, уж извините, не знаю!

      – Ничего, мы найдем, – заверила его я.

      – Если Гошка не… того, – сказал Никитич, провожая нас до ворот, – передавайте ему привет. И еще скажите, что я не хотел менять показания, просто… В общем, так уж вышло!

* * *

      Поговорить с Георгием Смоляниновым нам не удалось. Приехав в Ново-Девяткино, мы направились прямиком в центр реабилитации, но там нам сказали, что в состоянии пациента Смолянинова наступило ухудшение, поэтому его перевели в одноместную палату и обкололи успокоительными во избежание дальнейших инцидентов. Когда мы попытались выяснить, что произошло, лечащий врач ответил, что Георгий напал на санитара. При этом он ругался и кричал, что у него убили жену и сына, а теперь хотят и его сгноить в психушке.

      – Знаете, – между прочим заметил психиатр, – в какой-то степени мужика можно понять: он за очень короткий период времени лишился всей семьи – немудрено, что свихнулся!

      Слышать от специалиста в психиатрии такое народное слово «свихнулся» было несколько странно, но потом я подумала, что в мире, наверное, мало врачей, подобных Павлу Кобзеву из Отдела медицинских расследований – вот он-то уж никогда не позволил бы себе подобных высказываний! Даже слово «психушка» было исключено из его лексикона.

      – А зачем вы с ним поговорить-то хотите? – неожиданно поинтересовался доктор.

      – Речь о его покойном сыне… – начала я, но психиатр прервал меня нетерпеливым взмахом руки.

      – Нет-нет, только не о нем! У Смолянинова случаются минуты просветления, но любое упоминание о сыне повергает его в состояние глубочайшей депрессии.

      – Уточните его диагноз, пожалуйста, – попросил Никита.

      – Параноидальный психоз. Но это – больше для следователя и прокурора, конечно.

      – То есть? – не поняла я.

      – Смолянинова могли посадить за вандализм. За вандализм, представляете?! А за что его сажать-то – за то, что пытался правду о смерти сына выяснить?

      – Значит, Смолянинов дееспособен? – уточнил Никита.

      – Абсолютно. Во всяком случае, станет таким, когда мы его выпишем. Но вот когда это произойдет, я сказать вам не могу: отпустить Смолянинова сейчас – означало бы подвергнуть опасности его жизнь.

      Мое первое мнение о враче из маленького психиатрического диспансера на окраине города оказалось ошибочным: далеко не каждый психиатр решился бы поставить более тяжелый диагноз пациенту только из жалости, рискуя собственным местом!

      – Ну и что будем делать? – спросил Никита, когда мы, оголодавшие за день беготни, присели в кафе.

      Прежде чем я успела ответить, зазвонил мой мобильный.

      – Агния