Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное. Виктор Ростокин

Долго не раздумывая, я к нему осторожненько подчалил, приласкал: «Миша, Миша…» Да и ножом – в горло… Скорехонько снял с него шкуру, разрезал на куски. И уже с улицы зашли в калитку к самой хозяйке бабке Арине. Добрый кус ей продали по дешевке. Рада была, мол, давно свежего мясца не ела, какие, мол, мы добрые, сердечные люди и чтоб Господь нас хранил. Кое-кого еще из голодающих сельчан порадовали дешевой говядиной. Остаток бычка в сугроб закопали. Впрок.

      Прохоров было мрачно задумался, заколебался, хотел вслух сказать свое несогласие, недовольство содеянным «дорогими гостями». Но ставшая хронической болью тревога о безнадежно надвигающемся конце света, о скором ледниковом периоде поглотила эту в общем-то горькую, преступную несуразность.

      – Не пожалею денег, – пьяно бормотал Михей, – куплю в аптеке вуки-вуки и вбухаю тебе, Косая, в стакан с пойлом! Вот тогда полезешь…

      – Эт ты себе вбухай! А у меня с этим делом все в порядке! Верно я говорю, Коля?

      – Бабочка ты, что надо! – прищелкнул языком Прохоров.

      – Кочегар, а кочегар… Ты че… ты с ней… Не прощу!

      – Бабочка мяконькая, сдобная…

      – Кочегар, я тебя на дуэль вызываю!

      – Кулаками драться будем? Аль как?

      – Аль как… То есть стреляться!

      Михей, подражая манерам царских офицеров (в кино видел!), картинно-лихо выхватил из-за пояса обрез.

      – Кинем жребий. К кому покатится камешек, тому первому стрелять. – Он поднял с пола камешек, подбросил… Камешек упал и покатился к нему. – Ура! Мне выпало…

      Покачиваясь, Прохоров отошел на несколько шагов, обернулся – одна щека скривилась в презрительной усмешке.

      – Мотри, конюх, не промахнись. Тады тебе крышка. Глаз у меня… В армии первый разряд…

      – Гад! Пьяница! Бабник! – настраивал, накалял себя Михей.

      Но голос его дрожал. И дрожала рука, державшая на весу самодельное оружие. Он плаксиво спросил:

      – Пошутил аль правду изрек о любовных связях с Косой?

      Прохоров презрительно молчал.

      – Ты сам гнида паршивая! – вдруг вскрикнула Косая и швырнула в Михея волчьим треухом…

      Грохнул выстрел! За выстрелом – рванул взрыв! И весь машинный отсек охватил огонь!

      Все трое успели выскочить из помещения. Они отбежали далеко, на сугробы, и оттуда протрезвевшими глазами глядели на огромный, злобно бушующий костер. Слышно было, как лопались паровые трубы, звенели стекла. В воздухе со змеиным шипеньем проносились осколки шифера.

      Михей тихо обронил:

      – А как же богачи? Померзнут, чай…

      Прохоров тихо ответил:

      – За них, дружок, не беспокойся. Они улетят на Веселую Звезду. Там всегда лето.

      Косая оплакивала погибшего в пламени кота- алкоголика. Потому что он был тезка первого президента России, за которого она отдала голос и которого боготворила за то, что он не чурался порой выпить стопку-другую и сплясать барыню. Но она еще не знала, что в минуту взрыва в котельной его показывали по телевизору, и что он «отрекся от престола».

      Осквернение

      Федор