Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное. Виктор Ростокин

молитву на ночь? Молитву надежды и спасения? Ничего никому неведомо… что случится, подеется с каждым из нас через мгновение, через день, через год. Потому что мы, люди расхристанной страны, будто ушибленные… не помним друг о друге… и себя не помним… больны одной болезнью – равнодушием.

      А темная степь такая же отчужденная, глухая, горемычная. Кулижки первого снега растаяли – словно некто одухотворенный явился ненадолго и исчез, не попрощавшись, добавив душевной подавленности, отрешенности.

      …Мы остались в купе вдвоем с батюшкой, если не считать спящих приблудившихся мать и сына. Дабы не пребывать в долгом молчании (к тому же хотелось услышать «главную мысль» попутчика), я поведал такой случай.

      В Чечне погиб молодой солдат. Урну с его прахом передали родителям. Мать не пожелала ее захоронить, сказала мужу: «Пусть стоит на тумбочке. Помру… тогда вместе, в одной могиле…»

      Батюшка, как и все люди от Бога и для Бога, собственные мысли как бы оттенял, глубже обозначал библейскими. И не тотчас, а исподволь подступался к поставленному вопросу. Он как бы размышлял сам для себя: почему всяк из нас, смертных, неукротимо борется за продление рода своего? Зов природы? Не только. Иногда интересы, предрасположенность к чему-либо расходятся. Особенно когда человек взбалмошный, самомнительный и дрянной. Сюда он «приложил» фразу о том, что в естестве, опять- таки, всяк из нас, смертных, готовится к смерти с того момента, как прояснилось сознание.

      – Вот между борьбой за продление рода своего и полным осознанием исходного земного бытия человек совершает заблуждения, равные по удушающей тяжести трагедии, которая подорвала слабое сердце и применила свою коварную власть. Несчастная женщина должна безотлагательно похоронить праx сына и тем самым отпустить его истерзанную душу на небо. А ей вослед молиться.

      Он отвернулся к окну. Но явно не для того, чтобы отвлечься от сказанного им, а напротив, чтобы более сосредоточиться, углубиться. Потом глянул на меня:

      – Чую в вас родственную душу. Думаю, что поступлю правильно, коль вам поведаю историю своей жизни. Вы, конечно, читали в произведениях русских классиков о монахах, которые посвятили себя служению Господу после того, как совершили тяжкие прегрешения. Мой путь к Всеобъемлющей вере был иным. Рос я в обыкновенной крестьянской семье. Ничем не отличался от ровесников. За учебу получал разные оценки. Играл в футбол. Скакал на лошадях. Любил парное молоко с черствым хлебом. И лишь в одном… К музыке был неравнодушен. Мог часами слушать по радио. Бегал на концерты. Раздобыл старую балалайку и на ней бренчал. Спрячусь на гумне под стогом и луплю по струнам, аж пальцы кровью обагрятся. И кое-чего уже мог исполнить. Частушки сам сочинял и распевал их на зависть воробьям и сорокам! Это я так сам думал. Оказалось, что еще меня слушала моя мать. Как потом она сказала: слушала да подпевала за мной. Навроде дуэта! Оно спустя некоторое время так и вышло: мы с мамой стали выступать на концертах. Зрители принимали нас с большим желанием и восторгом. И мы продвинулись аж до областных