Собрание сочинений. Том 2. Царствие земное. Виктор Ростокин

тварей. Со всех сторон, схлестываясь, перемешиваясь и вновь обособляясь в первозданное свое состояние, текли всевозможные запахи: гниющей в плесах шмары, поспевающих кувшинок, клевера, донника, полевых подсолнухов.

      – Это твоя малая родина преподносит тебе свой дар за то, что ты воспел ее в своих произведениях. – Надежда сорвала пучок полынка. – Приложи к сердцу…

      Первая Березовка. Где-то во дворах с ребяческой беспечностью крикнул петушок. Звезда размером с наливное яблоко явилась на небосклоне, помедлила, накалилась и, рассыпая лучинки, с нарастающей скоростью стала падать, осветив станицу и храм посреди, в который, взяв меня под руку, по твердой дорожке повела Надежда. Собственно, как таковой в полном понимании церкви не было, высились только кирпичные стены. Внутри полы устланы травой и цветами. Горело множество свечей, пахло ладаном, над головой ласково мерцало небо. Мы приблизились к иконе Божьей Матери. Божья Мать в трепещущих бликах света глядела на нас живыми, любящими глазами. Ее уста шевелились… И каждый из нас слышал Ее голос. Но смысл Ее слов для каждого из нас был неодинаков. Мне Она говорила о всепрощении к людям, ибо по Христу «они не ведают, что творят». Я держал в руке свечу. И моя седая голова тихо вздрагивала при каждой упавшей на лепестки капле воска, с язычком огонька на хвосте.

      Какие вещие слова Матерь Божья говорила Надежде? Что ей слышалось, понималось душой? Это ее сокровенное.

      Теперь мы ехали в Новую Анну.

      – Я восстановлю церковь. К будущему лету вся округа осветится солнышком куполов и огласится благовестом колокола.

      Город встретил и принял нас уже не такими, какими мы были в тот час, когда выезжали из него. Хотя сам он не поменялся: та же ущербность… угловатость… постылость… Но – стоп! Прочь, химера, меланхолия!

      – О, какая она красивая! Она достойная ему пара! Сейчас в баре ты увидишь ее… и тоже влюбишься!

      – Я однолюб – верен жене.

      – Конечно, ты другой. Просто… я начинаю злиться, меня всю трясет от стыда, от бессилия. Как думаешь, мне продолжать писать стихи?

      – Делай то, что Она тебе сказала… – И я перстом указал в Небо.

      Тихоня

1

      – Сынок, все сидишь да сидишь дома! Сходил бы куда…

      – Неохота.

      Мать чаплей растолкала, распушила в пригрубке кизяки, чтобы горели спорней, жарче.

      – Невесту себе подыскал бы. Вон Зоя…

      – Не нужны они мне!

      – Да как же так? Ты вьюноша! Пора бы!

      – Не мешай!

      Тихон ходил туда-сюда по избе и вполголоса бормотал:

      – Я – красивый! Я – мужественный! Я – смелый! Солнце и воздух, вы – во мне, а я – в вас!

      «Неказистый зародился. Вот и стесняется девчат», – жалостливо вздохнула мать. И это так: не в меру был Тихон робок. Отчего безмолвно страдал. Вечерами отсиживался в четырех стенах. В скучном своем уединении в журнале вычитал советы по закаливанию воли внушением. Начал тренироваться. Утром и вечером бубнил под нос: «Я – красивый! Я – мужественный!..»