Знай обо мне все. Евгений Кулькин

под вопросом.

      «За Ходырина пойдешь, – сказал директор. И добавил: – Повезло табе!»

      Не знал я, что на чужом горе начну свою шоферскую биографию.

      А тем временем староста нашей группы – тот же Коркин-Ёркин – собирал оброк. На банкет. До войны только за одно это слово морду бы набили. А теперь произносят его нежно, как доброго деда Мороза, который и среди лета носит детям подарки в виде розовых листков картона, именуемых стажорками.

      Я отказался вносить деньги по двум причинам. Во-первых, их у меня не было. А во-вторых, я подумал: «За что же мне задабривать комиссию, если я не все, то уж наверняка порядочно знаю из того, что написано в учебнике шофера третьего класса?»

      А тут еще рассказали мне порядок, который установился при сдаче экзаменов. Спервоначалу, как правило, несколько человек «плавают», как рыба-дельфин в океане. А потом, когда комиссия уже перекочует в другое место, едут следом за ней, холуйствуют, упрашивают, унижаются.

      «Нет, – думал я про себя, – если осекусь, больше в жизни не пойду сдавать!»

      Словом, денег я не дал.

      «Ну что ж, – сказал мне на это староста. – Долго тебе еще придется искру в баллоне искать».

      Встречали комиссию на дороге, что вела из Новой Анны. Экзаменаторы, по слухам, ехали оттуда. Почему, никто не знал точно, откуда они припожалуют? Потому что тогда пропадал элемент внезапности, и все сводилось к обыкновенному рядовому событию, ничем не памятному тем, кто навек свяжет себя с профессией водителя.

      Встречали комиссию почти все машины автомотоклуба. Директор был в новом костюме и белых, освеженных зубным порошком, тапочках, подчеркивающих довоенную моду. Приоделись и другие преподаватели и инструктора.

      Зато курсанты были одеты в разномастное, где преобладал, однако, защитный цвет.

      Томились больше, чем полдня, а комиссия все не появлялась. Несколько раз на станционную будку бегали звонить в Новую Анну. Оттуда, радостными голосами свободно вздохнувших людей, говорили: «Уехали еще утром!» Но – не знали куда.

      Дорога из Новой Анны до Михайловки безлесная, не то заблудиться, спрятаться от посторонних глаз некуда. Тогда гикнул директор добрых молодцов на мотоциклах, дал им задание не только проскочить всю трассу, но и обшарить к ней прилегающие лесопосадки и балки, в которых была растительность.

      К вечеру они явились запыленные, усталые, но счастливые. Им удалось напасть на след комиссии. Она сделала «привал» в Панфилове.

      С этим поселком у меня тоже воспоминания связаны. Тетя у меня там жила. Лелей ее звали, хотя по паспорту она была Алевтиной. Так вот рядом с Панфиловом было сельцо, которое Америкой называлось. Вот в этой Америке и поджидал меня случай проверить бойкость моего пера. Там жил дядя Андрей, который, как говорили все вокруг, «умирал» за тетей Лелей, а она, в свою очередь, «с ума сходила» по какому-то Сереже, вернее, Сергею Дмитричу. И вот оба – дядя Андрей и тетя Леля «нанимали» меня пряниками, конфетами и прочими сладостями, чтобы я им писал любовные письма. Не знаю почему, но они решили, что я в этом деле