Цвет жизни. Василий Семенович Матушкин

словно сбросил груз, стал говорить с ней совсем свободно, перейдя на «ты».

      – Торопишься, Тарас? – спросила Надя, перекладывая зембель в другую руку.

      – Нет. Газеты я продал.

      – Пойдем в сквер, посидим. Мне нужно через час в аптеку зайти – лекарство приготовят к тому времени.

      – Хоть два, – согласился Тарас.

      Они зашли в боковую аллею и сели на скамью. Минуты две оба молчали. Надя отряхнулась, поправила платок, вынула маленькое зеркальце, оглядела лицо. Тем временем Тарас успел осмотреть деревья, безлюдную аллею и понаблюдать, как воробей подбирал в траве пушок, соломинки и, весело чирикая, улетел за кущи акации. «Тоже старается», – подумал Тарас и обратился к Зотовой:

      – Ты что же, все учишься?

      – Нет, исключили меня, – покачала она головой.

      – Исключили! За что? – удивился Тарас и немного придвинулся к Наде.

      – Да так…

      – Нет, как же так? Поди, на отца Пантелеймона карикатуру нарисовала? Ты, я помню, мастерица была на такие штуки.

      – Нет, – снова покачала головой Надежда.

      – Училась хорошо… Тогда за что же?.. – не понимая, пожал Тарас плечами. И, вспомнив что-то, решительно предложил: – Давай погадаю на руке, зараз узнаю.

      – Ладно, скажу. Да это и не секрет, многие знают. Только ты все-таки никому не болтай, – попросила девушка.

      – Надька! – порывисто вскрикнул Тарас. – Что в воду, что в меня…

      – Я знаю, что ты свой человек. У меня отец политический – вот за это и исключили.

      – Как это, политический? – Уставился Тарас на Зотову.

      – Ты что, в лесу вырос?

      – Я понимаю… Но политических ведь в тюрьму сажают. Отец-то в тюрьме, значит?

      – А я почем знаю, где он.

      Тарас недоверчиво засмеялся.

      – Как же это ты не знаешь?

      – Видишь, – стала разъяснять Надя, – была забастовка на заводе. А потом пришли к нам домой жандармы арестовать отца, а его нет. Они туда, сюда, обыск сделали, брошюры, бумаги забрали и ушли. С тех пор отец домой не приходил. Вот я и не знаю, где он.

      – Знаешь, – покосился Тарас.

      – А вот и не знаю! – резко оборвала Надежда. – И больше меня об этом не спрашивай. Понял?! – с какой-то угрозой закончила она.

      Наступило неловкое молчание. Тарас подумал-подумал, о чем бы еще заговорить, и неожиданно бросил:

      – А револьвер мой ты куда дела?

      Зотова вздрогнула, поморщилась и соврала, что жандармы его при обыске нашли и отобрали. Чувствуя, что Тарас не верит, резковато добавила:

      – Черт меня надоумил взять его у тебя!..

      – А что?.. – вздрогнул Тарас, впомнив, как у него появилось это оружие.

      – Понимаешь, новая улика. Брошюры, наверно, запрещенные… А тут еще револьвер…

      Снова замолчали. Тарас чувствовал себя виноватым перед девушкой. И когда молчание стало особенно тягостным, высказал первое, что пришло ему в голову:

      – У меня отец тоже был политический.

      – Политический? – удивилась Зотова.

      – Да.