Цвет жизни. Василий Семенович Матушкин

рычит без стеснения:

      – Балда!.. Феофан!.. Мотыга!.. – крестит она своего Артурчика. Тот еле поспевает за супругой.

      А Тарас уже далеко и продолжает выкрикивать:

      – Журналы с красочными картинами… Газеты… Кто прочтет, ума наберет… Самая популярная, всегда нарасхват мировая газета, местные «Ведомости»!..

      Худенький мужчина в потертой и выцветшей фетровой шляпе пробежал мимо Тараса и вернулся.

      – Здорово ты рекламируешь! – признал он Тарасово мастерство. – Не хотел брать, все равно одни враки, но у тебя возьму… Нравится мне твоя предприимчивость.

      Получив деньги, Тарас бежит дальше. Ему некогда слушать комплименты. Надо скорее наторговать семьдесят-восемьдесят копеек, иначе не на что будет ужинать с матерью сегодня и завтракать на другой день.

      Уже около года прошло с тех пор, как Тарас потерял отца при разгоне бунтовщиков возле городского сквера. Отец тогда как в воду канул. Мать же, раненая, без сознания, попала в мертвецкую, а когда очнулась, ее перевели в больницу, где она лежала два месяца.

      Тарас ясно помнит тот день, когда мать вернулась домой. Поздно вечером открылась дверь, и в кухню вошла худая сгорбленная женщина. Одной рукой она опиралась на палку, в другой держала узелок, похожий на нищенскую суму.

      Тарас принял вошедшую за обычную побирушку.

      – Не прогневайтесь, тетя. Сами по миру таскаемся.

      Пришелица как-то странно, с удушьем закашляла и хрипло проговорила:

      – Тарасик, ай не узнал мамку свою… – Покачнувшись, она села на скамью рядом с ведрами.

      Тарас вздрогнул, как от удара, в груди вдруг больно заныло. Так больно, терпенья нет! Он вскочил со стула и в момент оказался около женщины.

      Да, это была мать, хотя из-под платка незнакомо выбивались сильно пробитые сединой волосы, а один глаз был завязан серой полотняной тряпкой. Часто моргая, Тарас не знал, что сейчас нужно делать, как говорить. Он поднял с пола узелок.

      – Куда его положить, мам?..

      Но мать вдруг схватила Тараса, прижала к себе и заголосила на весь дом. Она кричала дико, сильнее, чем в тот день, когда рожала Павлика. На крик пришаркали старики из другой комнаты и привидениями встали над своей дочерью. Тарасу казалось, что они выглядят даже лучше, нежели его мать. Подпирая рукой крючковатый подбородок, бабка чуть не плачет:

      – Бог-то что же, бог-то что смотрит!.. И что же он смерти мне не дает… Не глядели бы глаза на эту муку…

      Но дед еще храбрится и утешает. Смахивая одеревеневшей ладонью слезу, он заикается:

      – Б-б-ог-то б-б-ог… Да с-с-сам не будь д-дурак. П-по-пла-кала и б-будя… В-впе-ереди м-оже не т-то б-будет… Т-тон-кая н-нитка, он-на с-скорей рвется. Что их лить зря – за с-слезы х-хлебба не к-купишь…

      Что было дальше, Тарас помнит смутно.

      Умерли дед, бабка. У матери осталась одна надежда – сын.

      Сначала Тарас на пристанях таскал чемоданы пассажирам. Но заработок был неровный. Иной день удачным выпадет – рубль сшибешь, а потом и два, и три дня пустые. Тарас перешел на другое: брал в киоске газеты, журналы и продавал их на копейку-две дороже