В той стране. Борис Екимов

А в голове – сею-вею!

      Соседка корит Афоню, тот оправдывается:

      – Зеленые растения. От них польза. Колютку для ребятишек держим. Чесотка какая или чего…

      – Сам ты – чесотка! Развел! Я бабке твоей все выскажу!

      Гнев соседкин и еще одну причину имеет: в чистеньком, без лишней травинки ее огороде картошка родится мельче, огурцы, помидоры, перец – все плоше, чем у Афони.

      – Колдуны… – по-своему объясняет тетка Маня. Это она про Афонины книжки о зеленых растениях. – Из бурьянов не выходят, а все растет. Одно слово – колдуны.

      Возле помидорных развесистых кустов гнев тетки Мани стихает.

      – Конечно… Ты вон какие ямищи копал… Тартарары. А я – не в силах. И семена. На развод у вас взять.

      Афоня дает и на развод, и на разговенье. Тихий мир вплетается в стариковскую беседу. Тетка Маня жалуется на здоровье, остерегает соседа:

      – Ты не форси, моряк. Годы, они… Какую мы жизнь прожили… Война, да голодали сколь. Да еще при горячей работе. Ты кочегар, я – при бане. Надо себя прижаливать. Такая страсть… – окидывает она взглядом Афонину землю. – Как муравь, ползаешь… Зачем тебе столь? Кинь. Оставь чуток… Лишь себе.

      Так они стоят, беседуют, потом расходятся. К вечеру, когда солнце сбавляет жар, выбирается из дома Афонина старуха. Она давно болеет ногами, ходит с батожком, но всякий день проверяет огородные дела, приказывая то да это.

      – Агроном… Начальник… – посмеивается Афоня. – Именно так!

      Старухе он не перечит и слушает ее, согласно кивая головой.

      – Тут польешь, – указывает она. – А помидоры – лишь чуток, их дождь побанил, пусть спеют, к базару… Картошки можно пару ведер накопать, яблочков наберем.

      Весь огород Афонина бабка осилить не может, присаживается, глядит…

      – Поздние помидоры… – щучит она мужа. – Пасынки взялся обламывать, а аминю не дал, кинул посеред пути. Я вижу.

      Афоня рядом стоит, не торопясь, прочищает мундштук. Голова его клонится виновато. Он не любит всяких прищипываний, пасынкований, обрезки да подрезки.

      – Тама… – туманно разъясняет он. – Может, и не надо. Оно развивается, зеленое растение, имеет смысл. Нам, например, руку оторвать или ногу. Не понравится.

      Старуха осуждающе качает головой, взгляд ее переходит на клубничную гряду и настораживается.

      – Либо мокруша появилась. Ныне же прополи.

      С некоторых пор одолевает нас эта плетучая, сроду небывалая травка. Она гнездится по влажным теневым местам: меж картофельных рядов, в густом щавеле, в клубнике. Раньше ее не было. Теперь, чуть недогляди, она зеленой пеной все кроет и душит.

      – Я прополол, – говорит Афоня, – но с краешку оставил чуток для погляду. Она тоже полезная.

      – Для какой беды? Чего она лечит?

      В таких делах врать Афоня не привык, а книжка об этой траве молчит.

      – От чего, я пока не знаю, – честно признается он. – Но обязательно в ней польза какая-то есть, я чую.

      – Выдери, – решает жена. – Потом не совладаем.

      – Выдери…