В той стране. Борис Екимов

наездишься, – покачала головою мать. – Тут на глазах картошечка, кохаешь ее. А издаля – зарастет бурьяном, колорадский жук пожрет.

      – И транспорт, – поддержал ее Василий. – На чем ездить?

      – А ты заработай. Мужик. Меньше пропивай, – ответила ему Полина, а потом добавила: – Нет уж, видно, все.

      И, подняв голову, стала глядеть на старые вербы, на сад, на родительский дом, крыша которого виднелась вдали, за деревьями.

      Андрюше было неловко у матери в ногах, он заворочался, и стали устраивать его поудобнее, на кофтах да платках. И пока с пацаном возились, не заметили, как вышел из сада по тропке человек, подошел к стану и сказал:

      – Неплохо устроились.

      Подняли на него глаза. Человек был незнакомый, жилистый, коротко стриженный, на пальце крутил ключи, позвякивая.

      – Здорово, как говорится, живете.

      – Слава богу, – ответила Махора. – И вам также.

      – Матерь Махора? – угадал ее пришелец.

      И все затревожились. Так, именно так называли мать в давние времена, когда в одном дому для всей детворы были две женщины матерями: Махора и ее золовка Ксеня. Их так и звали: матерь Махора и матерь Ксеня. Но то было давно. Матерь Ксения померла. Забывалось старое. А теперь…

      – Привет тебе, матерь, привез издалека, – сказал мужчина. – От Володи. Не забыла? Вот письмо, – протянул он конверт. – И как говорится, бывайте здоровы, живите богато.

      Отдав письмо, незнакомец повернулся и пошел по тропе вверх, через сад, к дому, и скоро услышали, как завелась машина и тронулась.

      А Махора держала в руках конверт, не зная, что делать с ним.

      – Володя? – повторила она. – Какой Володя? – И охнула: – Вовка!

      Дочь и сын следом за ней повторили:

      – Вовка…

      – А може, это он был? – всполошилась мать. – Да нет не он. Разве б не узнали…

      – Поди узнай, – сказала Полина. – Через тридцать лет. Когда ты его последний раз видала?

      – Ой, да чего же мы человека-то отпустили? Он бы все обсказал.

      Махора заторопилась, начала открывать конверт. Руки ее дрожали. Иван помог.

      – Я сама, сама…

      Глаза плохо видели, но первые строчки разобрала:

      «Здорово живешь, матерь моя Махора! Кланяюсь тебе издалека…» И все. И застлало глаза. Махора опустила руки.

      От Вовки, от Вовки было письмо, от пропащего, непутевого…

      В давние времена, когда жили все вместе, одной семьей, матерью звал ее и Вовка, Ксении, золовки, сын. Пятеро было детей и две матери: матерь Ксеня и матерь Махора.

      Махору, видно, Бог спас: с мужем детей подняла, ребята все выросли. А Ксеня… Жили с ней душа к душе, и сейчас, через время, она сердце греет. А Ксене не повезло: мужа с войны не дождалась. Дочку схоронила. А потом Вовка погубился. Уехал в ФЗО и пропал там. С тех пор его на хуторе не видели, лишь знали: в тюрьме сидит.

      Он выходил. Кончался срок, выходил, но к дому, к матери, не спешил. И вновь его забирали где-то, с дороги. Ксеня плакала, плакала, может, оттого и померла. И уж много лет не слышали о Вовке, думали, тоже помер. Бабка Наташка о нем за упокой молилась.

      Махора хотела сама письмо прочитать. Но не могла. Лишь