В той стране. Борис Екимов

чтоб не запеклись, к вечеру ли, в холод покрывала натянуть сверху пленки – песня длинная. Пришла пора сажать огурцы, морковку, остальную зелень. А там картошкой да деревьями заниматься. Теперь Афоня в огороде с утра до ночи. Он в неделю чернеет от весеннего загара, как-то подсыхает и становится похожим на того давнего чумазого кочегара с парохода «Москвин».

      Огород и сад у Афони просторные, края не видать. «Раньше было мало, – смеется он. – А теперь с каждым годом все боле и боле становится. Будто набавляет кто. Под картошку копаю. День копаю, другой – нет конца. А раньше за день успевал. Годы, годы…» – признается он.

      – Ну и брось половину, – советую я, потому что знаю: у Афони побаливает сердце. Он уже падал два раза в борозду. Лопата в сторону, он – в землю лицом. Приезжала «скорая помощь», отхаживала. А с грыжей он мучается всю жизнь.

      – Ты скажешь… – машет Афоня. – А как же эти, которые с гитарами, на пятом этаже? Чего они будут есть?

      Это он о родне, о дочери, зяте, прочих племянниках, которые любят налетать, когда все спеет и зреет. «На базаре дорого, дорого…» – жалуются они, набивая сумки огурцами, молодой картошкой, яблоками да грушами – всем в свой черед. Помощники из них никакие.

      – Образование не велит, – объясняет Афоня. – И на гитаре надо играть. – Это он о зяте. Тот – мастер. – Ладно, – вздыхает он. – Всем хватит. И тем, и этим. Вот помрем с бабкой, вспомянут.

      Хватает и тем, и этим. И родне, и на базар отвезти в просторной тележке на резиновых шинах. В дни воскресные впрягается Афоня и везет. До самой осени возит. В свою пору огурцы, помидоры, вишню, яблоки, картошку. В кителе с ясными пуговицами, в старенькой фуражке с потускневшим лакированным козырьком он тянет свою тележку рано утром. Торгует недолго. Его знают все. Отторгует, купит на выручку каймачку ли, мясца, а то и сладких калачей – бабка теперь не печет, – того да сего, чего с пенсии не ухватишь, а с барыша – сам бог велел. Газет возьмет с новостями, там, глядишь, полезные советы о зеленых растениях. Такие бумажки он вырезает и складывает. Будет время перечитать: зимой ли, ночью, когда не спится.

      С базара приедет, я спрашиваю:

      – Как торговалось?

      – Все покупают, – отвечает он. – Они же с гитарами, на пятом этаже. Трень да брень, а потом жрать захотелось. Бегут на базар. Подряд все метут.

      Иные, которые и без гитар, приходят на дом. За первыми огурцами, помидорами, вишней. Всем хочется свеженького.

      Соседка, тетка Маня, ранней весной обычно ругает Афоню:

      – На черта тебе это нужно! Старый человек! Ломаешь спину с парниками, с рассадой! Куда вы эти деньги копите?! Все одно спасибо не скажут. Как галчата, проглотят и будут орать: еще подавай… У меня – нехай позднее, зато руки отдохнут. Меньше дочки утянут. Себя надо пожалеть…

      Афоня оправдывается:

      – За зиму занудился… На волю охота. Как на огороде начну копаться – оздоравливаю. Это такая лека… Ученые, в газетах пишут… Именно так…

      Тетка Маня лишь осуждающе головой качает.

      Но в пору,