Обручник. Книга третья. Изгой. Евгений Кулькин

Не надо говорить, ибо ясно. И руку поднять тоже на них проще всего. Так вот я за то, чтобы права людей, зверей и букашек были едины.

      Смех расплескался вокруг.

      Однако Сталин засобирался уходить.

      – А вы, – сказал он коротко, – заходите как-нибудь на огонек. По-монарши, обсудим кое-что. – И – всхохотнул.

      Первый раз явно не для протокола.

      А пивная буквально угорала от величия.

      Оправдывая название «Радость с утра».

      8

      Ему приснилось то, чего он никогда не думал ни увидеть, ни услышать. Вернее, если увидеть, то в кино. А коли испытать, то в какой-то иной, менее варварской форме. Но во сне все происходило по классической схеме.

      Он не знает тот город, в который вошел босиком и с посохом, на набалдашнике которого сидела райская птичка.

      Он еще не знал, кем является павшему перед ним народу, только голос, сошедший с небес, предупредил:

      – Не доверяй всеобщей любви, ибо ничего нет на свете лукавей ее.

      И он не позволил целовать себе ноги. Но – шел.

      Теперь люди кланялись ему в пояс. И что-то бубнили.

      Сталин несколько раз пытался прислушаться, чтобы уловить хоть одно знакомое слово. Но – тщетно.

      А голос с неба изрекал:

      – В мире все поделено пополам. Небо принадлежит Богу. А земля – Дьяволу. Равно как и в человеке: душа служит – Всевышнему. А тело – Низшему Духу.

      Из каких-то наук Сталин это знал.

      Если не знал, то предполагал о существовании подобного.

      Тем более что слух усладили стихи:

      Ты тот, кому пришел черед,

      Заблудший вывести народ.

      И всем на свете дать понять,

      Что грех на Господа пенять.

      Что дух живет, покуда ты

      Бежишь от сказочной мечты.

      Он подошел к неким вратам.

      И тут все перед ним преклонили колени.

      Он попытался открыть врата и вдруг услышал:

      Себя поймешь ты едва ли:

      Ведь это же врата – скрижали.

      И ему стало горько.

      Горько оттого, что он подвел людей, что устремились за ним, считая, что он знает выход из Домны греха, как назвал он это сутолочное место.

      Поворотив же назад, он вдруг увидел, что те, кто только что лежали перед ним ниц, воспряли.

      И лица их построжели, а глаза налились гневом.

      – Ты нас подвел к тупику! – кричали одни.

      – Нет тебе народного почитания! – твердили другие.

      Голос же с неба вещал:

      – С этого начнется новый духовный труд.

      И шли стихи:

      Уйдя в пречистые рабы,

      Куда взнесешь ты край Судьбы.

      Одно лишь только не забудь.

      Последний это будет путь.

      И потому на том пути

      Ты всех, кто клял тебя, прости.

      А народ все гневел. Вослед за плевками в него полетели камни.

      – Ты ввергнул нас в веру в тебя! – стонал некто.

      Ударили в набат.

      И тогда кто-то вскричал:

      – Распять его на Голгофе!

      А другой уточнил:

      – На кресте!

      И тут же – из трех, палых от летучего урагана