Ликвидация последствий отстрела негодяев. Василий Головачев

свободны, товарищи.

      – Я тоже? – на всякий случай спросил Барсов.

      По губам Перекопова скользнула тонкая улыбка.

      – Сдавайте дела преемнику, – добавил Соломонов. – Из города просьба никуда не выезжать до окончания расследования. Обоим необходимо заполнить протокол о хранении гостайны. Всего хорошего.

      Барсов и Гаранин повернулись и вышли, унося на спинах кирпичи взглядов присутствующих.

      В коридоре полковник повернул голову к Вениамину и сказал бесстрастно:

      – Узнал второго?

      – Н-нет, – сказал Барсов. – По-моему, ни разу с ним не встречался.

      – Перекопов – бывший начальник службы охраны президента, он и руководит «Прикрытием».

      – Вы его знаете?

      – Знал… когда-то.

      – У него взгляд как у рентгеновского аппарата. Нам надо его бояться?

      – Посмотрим.

      К идущим по коридору мужчинам подошли двое парней одинаковой комплекции и в одинаковых серых костюмах.

      – Товарищ полковник, – сказал один из них с виноватым видом, – нам приказано сопроводить вас домой.

      Барсов перехватил взгляд Гаранина и понял, что с этого момента и у него, и у командира начинается веселая адреналиновая жизнь.

      Композиция 3. Пенсионер на распутье

      Подмосковье

      Ева встретила его так, что Калёнов забыл и о Лавецком, и о заговоре, и своих болях в груди, причиной которых были мощные удары генерала, оказавшегося резидентом не какой-то стандартной зарубежной спецслужбы, а Бильдербергского клуба, организации, о деятельности которой было сложено множество легенд и слухов и которая на самом деле представляла собой тайное мировое правительство.

      Заметив, как он морщится, Ева развила бурную деятельность: свозила его на рентген в ближайшую поликлинику Вереи, где выяснилось, что рёбра у Калёнова целы, хотя гематом насчитывалось чуть ли не с десяток, потом в аптеку за лекарствами, и уже в девять часов утра он, сонный и чистый после душа, лежал в кровати и пил горячий чай с кизиловым вареньем.

      Впрочем, Ева не дала ему уснуть, переодевшись в халатик, подчеркивающий её прелести, и он не удержался, притянув женщину к себе, когда она заботливо поправляла на нём простыню. У неё были впечатляющие груди, от которых Калёнов сходил с ума (признаваясь себе в этом). В ее тридцать пять лет они поднимали халат двумя зенитными ракетами, и удержаться, чтобы не погладить их, было невозможно. Калёнов и не сопротивлялся своему желанию, не выпуская Еву из рук. Скользнув затвердевшими сосками по его груди, она легла на него, её волосы накрыли лицо Максима копной сена, и он перестал думать о чём-то (боль отступила), кроме восхитительной близости тела любимой женщины…

      Потом он уснул и проспал до вечера, пока она не разбудила его, подав чашку горячего пунша.

      – Пей, это придаст тебе…

      – Силы? – очнулся он.

      – Смысла жизни, – рассмеялась она.

      Проснулось желание жить активно.

      – Предлагаю пообедать.

      Ева