Сто тысяч раз прощай. Дэвид Николс

порядок действий. В первую очередь следует посмотреть, не торчит ли наружу кость, проткнувшая кожу.

      – Ну и как: торчит?

      – Нет, обошлось. Это всего лишь растяжение.

      – А смогу ли я вновь танцевать?

      – Сможешь, – ответил я, – только если по-настоящему захочешь.

      Она рассмеялась в небо, и я, этакий самодовольный ловелас, тоже хохотнул.

      – Так мне и надо: придумала, что надеть, – сказала она, подтягивая джинсовую юбку к коленям. – Потому что нечего заноситься. Какая же я дура. Ладно, пойду. Отпусти мою ногу.

      Слишком резко отдернув руки, я застыл с глупым видом, а она попыталась встать.

      – Ты не мог бы…

      Я рывком поставил ее в вертикальное положение и придержал за руку, а она попробовала наступить на узкий носок поврежденной ноги, опять содрогнулась и сделала новую попытку; тем временем я, вроде как глядя в сторону, поспешил ее рассмотреть. Ростом она была пониже меня, хотя и ненамного, кожа бледная, волосы черные, коротко стриженные, но с длинной челкой, которую она сейчас убрала за ухо; затылок выбрит, чтобы подчеркнуть плавную линию черепа – это смотрелось одновременно строго и стильно: прямо Жанна д’Арк, только-только из салона красоты. Если не ошибаюсь, в тот раз я впервые засмотрелся на чей-то затылок. В ушах – крошечные черные «гвоздики»; для особых случаев проколоты две запасные дырочки. Поскольку мне было всего шестнадцать, я в полной уверенности, что ни одна девчонка не распознает такую уловку, затуманил взгляд, притворяясь, будто меня вовсе не интересуют ее груди. На них читалось «Адидас»; у ярко-желтой тенниски были до того короткие рукава, что у самого плеча я рассмотрел оспину от прививки, похожую на отпечаток мелкой римской монеты.

      – Ты не слышишь? Мне потребуется твоя помощь.

      – Идти можешь?

      – Могу прыгать на одной ножке, но так я далеко не уйду.

      – Взять тебя на закорки? – спросил я и тут же пожалел, что не нашел более жесткого выражения. – Ну то есть могу закинуть тебя на спину, как мешок.

      Она пристально посмотрела на меня; я слегка приосанился.

      – Ты грузчик?

      – Просто я выше тебя!

      – Зато я… – она одернула юбку, – плотнее. Ты сможешь поднять свой вес?

      – А то! – Я повернулся и жестом автостоповца указал на свою потную спину.

      – Ну нет. Нет, это уж вообще. Если не возражаешь, я бы просто на тебя оперлась…

      Следующим жестом, какой даже не приходил мне в голову ни до, ни после, я уперся рукой в бедро, оттопырил локоть, как деревенский плясун, и небрежно кивнул в ту сторону.

      – Вот спасибочки, – сказала она, и мы двинулись вперед.

      Шорох высоких трав казался несуразно громким; необходимость высматривать протоптанную тропинку не давала поглазеть на девушку, хотя взгляд уcтремлялся к ней помимо моей воли. Она смотрела под ноги; челка упала ей на лицо, но в какие-то мгновения мне было видно, что глаза у нее голубые, до смешного голубые, – разве я когда-нибудь замечал, какой у кого цвет глаз? – а под ними голубоватые круги, как несмытые вчерашние тени, прочерченные смешинками или…

      – Ой!