Ведь. Андрей Кутерницкий

сверкнули.

      – Ты чего, пьяный? – спросила без укора за то, что поздно звоню и разбудил ее, но пытается понять по интонации моего голоса: пьяный, но люблю ее, или только пьяный.

      – Я всегда пьян, когда говорю с тобой! Приезжай!

      – А что я скажу родителям?

      – Скажи, что ты уже выросла, что у тебя все вполне расцвело и созрело и есть умный мальчик, который хочет это богатство присвоить!

      Хихикнула.

      – Ты шутишь?

      «Бейте ментов!» – прочитал на стенке кабины.

      – Я зацелую тебя до сумасшествия!

      Подумала. Вдруг:

      – А ты же сегодня в ночь работаешь!

      Холодок скользнул по моей коже.

      – Сколько сейчас времени?

      – Половина первого.

      Представил себе Раскоряку, матерящегося у котлов. Я должен был сменить его в двенадцать.

      – Люсенька! Придумай что-нибудь и гони в котельную! Еще успеешь на метро. Четверть второго выйду к забору встретить тебя.

      – Но я не смогу! – воскликнула умоляюще.

      – Если любишь – сможешь!

      Я вывалился из будки.

      Черная ночная улица сверкала…

      Я добежал до перекрестка и увидел вдали над городом пятиглавый собор.

      «Там – площадь, транспорт!» – вспомнил я.

      Вбивая неверные шаги в асфальт тротуара, я двинулся в сторону собора.

      Я смотрел на темные его купола.

      Я не отрывал от них взгляда.

      При каждом шаге они вздрагивали.

      Что-то зловещее было в этих куполах, в их темноте и огромности, в их возвышении над городом, который был как бы незначительнее их, что-то мрачное, от казни, от эшафота, от смерти.

      Навстречу попалась пьяная компания, довольно агрессивная – шли скопом, свистя, улюлюкая, наводя страх на редких прохожих. Юнцы, лет по семнадцать, но много.

      Ринулся на них. Расступились. С кем-то крепко стукнулся плечом о плечо.

      В спину мне полетели угрозы.

      Я не обернулся, и вскоре голоса их затихли далеко позади меня.

      За открытой форточкой окна высокого первого этажа лениво шумело застолье, уже выдохшееся, усталое, звенела посуда, нетрезво, громко говорили мужчины, пели на два голоса женщины…

      «Куда я спешу? Что я делаю в этом странном городе в эту странную ночь? – мерцали в моем сознании мысли-вопросы. – Неужели именно в нем я родился и всегда, с первого моего вдоха, он был мой город?»

      Из переулка выбежал белый пес. Дворняга. Поднял на меня медные глаза и сказал:

      – Если ты думаешь, что ты живешь, то ты ошибаешься. Это лишь сон, в котором тебе снится твоя жизнь.

      – А ты? – спросил я, уводя взгляд от его глаз. – В тебе жизнь есть, или ты лишь тонкая пустая оболочка? Ударю ногой, исчезнешь, – нащупал в кармане окаменевшую ириску и кинул ему.

      Он не стал ее грызть, но за мной увязался, однако вскоре увидел кого-то на другой стороне улицы и бочком, не оборачиваясь, потрусил через дорогу.

      Ветер дунул.

      Откуда?

      И с такой силой!

      Пронесся мимо…

      Опять налетел!

      Небо пришло