Ведь. Андрей Кутерницкий

четырехгранный колодец незнакомого мне двора и прямоугольник темного и мутного неба, чуть фосфоресцирующего, как это бывает в больших индустриальных городах.

      Я оглядел двор.

      Был он небольшой, глухой, с единственной парадной, дверь в которую была чуть приоткрыта.

      И оглядев его, я понял, что потерял то высочайшее водительство, которым обладал еще несколько минут назад, что я попал совсем не туда, куда стремился, и я мучительно не могу осмыслить – и это самое важное для меня, – почему именно в этот двор привели меня мои ноги.

      Внезапно я забыл лицо юной женщины, которую разыскивал. Невидимая волна, пролетевшая по моей зрительной памяти, смыла его начисто, не оставив ни теней, ни линий, и только память умственная еще хранила в себе пустую неодушевленную фразу, которая и закрепилась в ней потому, что я много раз повторял ее: «Как она прекрасна!»

      Со мной произошло подобное тому, что случилось с апостолом Петром, когда он по воде шел к Христу, но вдруг усомнился в том, что такое могущество ему, апостолу, дано и, главное, что такое чудо вообще может быть здесь, на Земле, и стал тонуть.

      «Однако так нелепо это не может разрешиться, – сказал я себе. – В конце концов, в какие моменты я ошибался: когда шел за ней, ехал с нею в автобусе, сидел в темном эркере, ринулся ее искать, наконец, пришел сюда, в этот двор, или сейчас, когда вдруг осознал, что все происходящее – пьяный бред?»

      Стремительно вошел я в парадную.

      Запахи камня и теплого сухого воздуха, исходящего от горячего радиатора парового отопления, окружили меня. В этих запахах обитала история человеческих жизней по меньшей мере за полтора последних столетия государства российского. Квадратные каменные плиты, на которых я стоял, были протерты сотнями тысяч ног до плавных гладких углублений. Впереди круто уходила вверх лестница со сколотыми и сточенными ступенями разной высоты. И свод над ней был арочный, каменный. Одна на всю площадку, справа темнела квартирная дверь, обитая исполосованной ножом кожей и имевшая старинный механический звонок – наружу торчал на оси медный барашек.

      Я повернул барашек.

      Звонок курлыкнул слабо, осторожно.

      И мне стало не по себе от этой его осторожности.

      Тишина занимала все пространство лестничной площадки.

      Наконец за дверью послышались шаги.

      Подойдя ко мне вплотную, кто-то прижал ухо к моему сердцу.

      Молча, мы стояли друг против друга, разделенные лишь толщею деревянной двери.

      – Кто? – спросил пожилой женский голос.

      – Откройте, пожалуйста! – сказал я.

      – А что вам нужно?

      Вдруг я почувствовал унизительный комизм моего положения.

      – Я хотел бы кое о чем спросить у вас.

      Фраза вышла скомканной. Я понял: та, за дверью, уловила по моему голосу, что я пьян.

      – Не открою, – ответила она. – Спрашивайте оттуда!

      – Хорошо, – сказал я. – Здесь