Кутузов. Леонтий Раковский

пристань и приготовили паром и лодки для перевоза.

      Но самое интересное настало в воскресенье 4 июня. С утра ребятам – хоть разорвись: у реки было на что поглазеть, а у дома обер-провиантмейстера Зимина – и подавно.

      В ставке генерала Пассека лакеи накрывали парадные столы для завтрака, убирали ветками палатки.

      Турецкий и русский паромы для перевозки экипажей, повозок и воинских команд были наготове.

      Посреди Днестра виднелся турецкий плот, на котором условились встретиться послы. Турки покрыли его дорогими коврами, и он чуть покачивался на реке, словно какой-то необычайно яркий цветок. На ковре стояли друг против друга два кресла, а за ними несколько скамеек, закрытых парчой.

      Турецкие челноки сновали взад и вперед по реке, приставали к левому берегу, турки говорили с русскими солдатами-лодочниками.

      Переводчик-татарин спрашивал у русских солдат:

      – Правда ли, что у вас даже бабы пьют вино?

      – А почему бы им не пить? – улыбался мушкатер.

      – Только поднеси, осман, увидишь, как хлещут!

      – Говорят, пьют оттого, что ваша сторона сильно холодная. У вас самый край земли. Туда и солнце мало достает. Если б народ не пил, так вымерз бы с корнем!

      Мушкатер подмигнул товарищам и сказал:

      – У нас холодно, это верно: вот борода у человека как обмерзнет зимой, так и до лета не оттает. Оттого у нас и бороды светлее ваших…

      Турки смотрели исподлобья, молча курили, а русские солдаты весело пересмеивались.

      Ребятишкам интересно потолкаться на берегу.

      Всю дорогу на добрые полверсты заняли конные и пешие солдаты и разные посольские служащие в парадных кафтанах и париках.

      Какой-то подполковник, сидя на лошади, устанавливал порядок шествия к берегу посольской свиты:

      – Фурьеры, становись сюда, перед кирасирами! Господа переводчики, вы за пехотой. Антон, подавай карету! Так. За каретой господин шталмейстер. Лакеи, официанты, метрдотель, вот ваше место!

      Ребята смотрели и не понимали, кого так мудрено называет подполковник.

      За красивой – вся в стеклах – каретой становились не то бабы, не то мужики: в красных, расшитых шелковых кафтанах, на голове шляпа, а из-под шляпы торчит косичка.

      Их тотчас же заслонили всадники.

      Захотелось побежать и посмотреть: а что делается теперь на турецком берегу?

      И вдруг ударила пушка.

      Ей тотчас же ответили с турецкой стороны.

      Все конные и пешие, растянувшиеся по дороге от дома Зимина, зашевелились.

      Мальчишки побежали по обочине дороги, крича:

      – Пойихалы! Едуть!

      Вдоль дороги стояли толпы народа. Мужики, бабы, разряженные, перешептывающиеся между собою девчата.

      Впереди всех ехал, важно упершись одной рукой в бок, молодой офицер. За ним – два солдата со значками, а потом, как белая каменная стена, кирасиры.

      – Бач, бач, гарный!

      – Который?

      – О, той, что поглядае…

      – Он до нас заходил напиться.

      – Та шо ты!

      Загремели трубы, ударили барабаны.