«Всё с вами, но не ваш». Избранное. Леонид Завальнюк

матерь Земля!

      Это не атеизм в одной из его форм. Самого феномена веры Завальнюк не исключает:

      Есть ли что-нибудь за гробом?

      Нету, – говорят друзья.

      Нету, – жизнь мне говорит.

      Нету, – говорят науки.

      А я вижу: тянет руки

      Кто-то мой и взгляд горит <…>

      Сон ли, явь? Кто разберёт!

      «Нет», «нельзя». Замки на двери.

      А душа ликует:

      – Верю!

      И сквозь стены. И – вперёд!

      Отрицаемый «умом», Бог властвует в душе:

      И вот над пропастью стоим,

      Так вольно, так легко стоим,

      Как будто ото всех падений

      Я защищён его прощеньем,

      Его величьем и прощеньем,

      А он – ничтожеством моим.

      Предпочтение Земли – не словесная игра, а сила, меняющая систему ценностей во внутреннем мире поэта.

      Это особенно заметно, когда поэт обыгрывает мгновенно узнаваемую цитату. Таково начало стихотворения «Корни»: «Высоким поиском влеком…». Имя Пушкина обязательно возникнет, и цитата «Духовной жаждою томим, / В пустыне мрачной я влачился» сыграет свою роль. А роль состоит в напоминании, что она – из «Пророка». У Завальнюка два разных стихотворения начинаются почти теми же словами: «Духовной жизни дома не имея…» и «Высоким поиском влеком». Ни в одном из них нет речи о «Пророке» как исполнителе чужой воли («исполнись волею моей!»). «Дух» движим огнём, исходящим не от Архангела Гавриила. Это не значит, что библейские заветы в глазах Завальнюка теряют цену. Он не против Творца, но и не на стороне падшего ангела.

      Нельзя обойти красноречивой архивной детали в одной из авторских распечаток стихотворения о «духовной жажде»:

      Духовной жизни дома не имея,

      Я уважал не мать и даже не отца,

      А старого бездомного еврея –

      Высокой правды тщетного ловца.

      В нём на месте «еврея» значится «Орфея». Колебание шло между выбором слова: античного имени – Орфея, и библейским («еврея»). Необходимость считаться с библейским контекстом выявляется прозрачной отсылкой к знаменитым словам Христа: «Оставь отца своего и мать свою и иди за Мной!». Важно и то, что для автора греческий и библейский миры практически равноценны. Кажется, можно назвать и «корень», из которого эта равноценность образовалась.

      О нём говорит самохарактеристика поэта: «Я, как бы вам сказать, я доморощенный философ. Сковорода? Себя зову я Кочергой». Имя Сковороды названо, и это важно как указание на тип философствования. Себе Завальнюк дал фамилию «Кочерга». По-украински она должна была бы звучать как Коцюбá. Дело, по-видимому, не в фамилии, а в функции: кочерга – это предмет для ворошения углей, т. е. поддержания огня. Смысл самоименования Кочергой разъясняется в том же стихе:

      Я понял вдруг, что песнь не для меня.

      Я не пою, я как бы топку целую (в самом себе) шурую,

      Я занимаюсь описанием огня.

      Чем я топлю? И песнями топлю.

      Тем, что во мне болит и тем, что надо мною,

      Грядущим светлым сном и миром возросло.

      Всем, что терпеть я не могу и всем, что я люблю.

(«Горите вы огнём»)

      Всё