«Всё с вами, но не ваш». Избранное. Леонид Завальнюк

поиском влеком,

      Шёл я по свету босиком

      И вдруг пустил живые корни.

      Расту, как дерево. Пою,

      Чужие ветры обоняю

      И листья памяти роняю

      В чужую почву, как в свою.

(«Корни»)

      И «листья памяти», и «живые корни» – это, конечно, чужие стихи. Цитаты могут быть совсем незаметны. В одно из стихотворений вклинилась строка: «Не спи, художник, нет!». Слух сразу же воспринимает её «по Пастернаку»:

      Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну.

      Однако решение темы совершенно не пастернаковское:

      Не спи, художник, нет!

      На белом свете нет любви, –

      За что ж ты ешь свой хлеб?!

(Здесь и далее полужирный шрифт мой. – А. Б.).

      Другой пример:

      Входи со своим законом,

      Но я прошу об одном:

      Тот общий закон заоконный –

      Суровый к нам иль благосклонный –

      Будь добр, оставь за окном.

(«Слово к залётному ветру»)

      А вот Ходасевич:

      Входя ко мне, неси мечту,

      Иль дьявольскую красоту,

      Иль Бога, если сам ты Божий.

      А маленькую доброту,

      Как шляпу, оставляй в прихожей.

      Различие между своей и чужой «почвой» исчезающе мало. На этом фоне особенно значимо, что и само стихотворение с ключевым образом «человек – дерево» обвивается лианой вокруг стихотворения Заболоцкого «В жилищах наших»:

      В ногах проходят влажные валы.

      Уж влага поднимается, струится

      И омывает лиственные лица…

      И мы стояли, тонкие деревья,

      В бесцветной пустоте небес.

      Значимо именно тем, что Завальнюк, разыгрывая ту же тему, завершает её резким поворотом, которого у предшественника нет: «А без корней я – древесина». Иными словами, поэт не мыслит себя вне поля национальной поэзии, о чём и скажет прямо: «жалей иль не жалей – / Никому ещё не удавалось / Быть первичнее своих учителей». Но благодарность традиции не исключает свободы. И он рубит уже без околичностей:

      Убегая от судьбы-волчицы,

      Что вы все так любите учиться?!

      Припадая к знанию, урчите,

      Об чужую сущность сплющив лик…

      Ведь поэт – он сам себе учитель.

      Он своим невежеством велик.

      Всё впервые трогая рукой,

      Удивляясь, радуясь, тоскуя,

      Первозданно мучась и рискуя,

      Он первичный

      Или никакой.

      «Невежеством велик», конечно, Державин. Он же и «первичен». Но между ним и человеком, близким к нашим временам, преемственность разорвана: у «старика» в основе всего – Бог. У Завальнюка его нет. В частности, поэтому художник и не имеет права «спать»:

      Не спи, художник, нет! <…>

      Черно и пусто впереди?

      У мира нет души?

      А мне-то что! А ты роди!

      Роди и опиши.

      О «роди и опиши» поговорим попозже. Пока надо ощутить проблему, возникшую в «невежественном» уме