Живой мертвец. Андрей Зарин

мельничиха, слывшая за знахарку и служившая повитухой. Она взглянула на барина, всплеснула руками и воскликнула: «Отравлен барин‑то! Ахти, беда какая!» – но потом, оправившись, быстро принялась за дело: тотчас потребовала кипятка да молока и стала делать на животе припарки и отпаивать Брыкова молоком.

      Тем временем Влас совещался со старостой.

      – Упаси Господи, помрет, – говорил он, – экая беда! И откуда отраве взяться? Все так‑то его любят.

      – Беда! – соглашался староста.

      – Теперь беспременно надо в город к ихнему брату, Дмитрию Власьевичу, посылать. Все же свой человек!

      – Беспременно! – согласился староста. В результате Еремея послали в Москву.

      – Скачи сломя голову, – наставлял его Влас, – сначала к Митрию Власьевичу, а потом к его невесте! Знаешь ее‑то?

      – А как же! – ответил Еремей. – Чай, при барине состою все время.

      – Так скачи!

      Еремей поскакал в твердой уверенности, что барин умрет через какие‑нибудь полчаса. Ему уже виделась воля, он представлял себя бойко торгующим купцом и радостно смеялся, загоняя лошадь.

      Но Лукерья знала свое дело, сильная натура Семена Павловича выдержала, и к утру после мучительных болей он заснул сравнительно спокойно.

      На другой день он подозвал к себе Власа и тихо спросил его:

      – Кто мог сделать такое?

      – Повели казнить, батюшка, в ум не возьму! – воскликнул Влас, упав на колена. – Все людишки верные, все тебя любят. Кому за этакое взяться!

      – Верно, посуда нечистая или недосмотрел, – сказал Брыков и отпустил Власа.

      Он и сам не допускал мысли о преднамеренном покушении. Кому он сделал зло? Он перебирал в уме всех своих дворовых людей и не находил ни одного, кому он сделал бы худо.

      Два дня пролежал он в постели и наконец поднялся. Страданья отразились на нем, и первое время на него нельзя было без страха взглянуть – так он изменился. Его лицо потемнело и осунулось, глаза ввалились, подбородок оброс короткими, частыми волосами.

      – Заложить коней, – приказал он, едва поднявшись с постели.

      – Батюшка, барин! – завопил Влас. – Да куда же ты такой поедешь? Краше в гроб кладут!

      – Не могу ждать! Сегодня же еду, – сказал снова Брыков. – Вышли подставу и давай лошадей!

      Влас не смел ослушаться, и спустя пять часов Семен Павлович мчался на лихой тройке в Москву.

      Увидеть ее, Машу, скорее! Он чувствовал себя так, словно воскрес из мертвых. Вот оно, Машино предчувствие. Простой случай – и он чуть не умер, один, без друзей, вдали от нее. А она ждала бы, ждала!..

      При этих мыслях он гнал кучера:

      – Скорей, Аким! Гони! Не жалей лошадей!

      Аким свистел, гикал, махал кнутом, и тройка мчалась так, словно везла императорского фельдъегеря.

      Семен Павлович едва дождался, пока сменили подставу, и помчался снова. Его сердце замирало и билось, по мере того как он приближался к Москве. Был уже вечер. Замелькали огоньки убогих домиков на окраинах. Экипаж запрыгал и застучал, попадая кое – где