Аракчеевский сынок. Евгений Салиас-де-Турнемир

19-ти лет, была отпущена в Петербург по оброку и жила где-то в горничных. Авдотья радовалась, что свидится с любимицей.

      IV

      Первые слова, с которыми Копчик вошел в спальню, были для барина, очевидно, очень приятным известием.

      – Иван Андреич приехал, – сказал лакей совершенно равнодушным голосом, как бы не придавая этому никакого значения. Тут был умысел со стороны хитрого холопа. В секретных или загадочных делах барина следовало иметь вид, что ничего не чуешь…

      – А! – воскликнул Шуйский и сразу сел на постели. – И Авдотья с ним?

      – Точно так-с… Должно барыня ее прислала.

      – Позови его.

      – Их нет. Они как завезли Авдотью Лукьяновну, так сейчас же опять выехали на извозчике со двора. Сказывали, что в аптеку…

      – В аптеку! Дубина он. Нешто в аптеках эдакое можно…

      – Ну, позови Авдотью, – вдруг будто прервал он свои собственные мысли вслух.

      Шумский снова опустился в подушки, и на оживленном лице его скользнула странная улыбка, казавшаяся всегда злой и ядовитой, хотя бы он улыбался и от приятного ощущения.

      Дверь отворилась, на пороге показалась, видимо робея, Авдотья и низко поклонилась в пояс…

      – Здравствуй!.. Дивовалась, ехала, что я тебя вдруг вытребовал, – ласково и весело выговорил Шумский.

      Женщина, сразу ободренная тоном голоса своего питомца, двинулась ближе с очевидной целью поздороваться. Шумский протянул руку, и она почтительно, как бы бережно, поцеловала ее и снова отступила на шаг от кровати. Только взгляд ее умных проницательных глаз блеснул ярче и выдавал внутреннее волнение, радость, почти счастье.

      – Ну, что у нас…

      – Слава Богу… Маменька приказала кланяться.

      – И прислала варенья, – весело продолжал Шуйский, как бы подделываясь под голос мамки.

      – Нет-с… Ничего не прислали. Приказали ручки расцеловать, просят тоже письмов почаще от вас. И граф сказывали так-то и мне, и Ивану Андреевичу: скажи, писал бы чаще, а то по месяцу матери не пишет.

      – Ну, это дудки, об чем мне ей писать. Да сегодня, впрочем, пойдет к ним письмо почтой. Когда батюшка в Питер будет. Пора уж… Вторую неделю отдыхает от дел.

      – На предбудущей неделе указано подставу везде расставить. При мне сорок коней ушли на дальние перекладки.

      – Опять на своих? Что ж почтовые-то лошади не понравились опять.

      – Граф не большим трактом поедут в столицу, а проселком.

      – Почему? – удивился Шумский.

      – Не могу знать, сказывали, дорогу самолично глядеть будут, чтобы другой тракт из Новгорода на Питер проложить… А нужен, вишь, этот самый тракт потому, что…

      – Ну, черт с ним! – воскликнул Шумский, махнув рукой, и тотчас прибавил, как бы объясненье: – Черт их возьми, все эти тракты, и старый и новый… Нам с тобой до этих делов государственных дела нету. У нас свои есть дела, поважнее да полюбопытнее… Садись-ко…

      Мамка заметно оторопела от этого слова и, переминаясь с ноги на