Аракчеевский сынок. Евгений Салиас-де-Турнемир

на эту же тему… О родстве, так сказать, красок и звуков. Гениальный Гёте, к которому я два раза ездил поклониться в Веймар и скоро в третий раз поеду! – восторженно проговорил барон.

      «И поезжай, да поскорее, – мысленно проговорил Шумский. – Да там застрянь подольше. Или совсем подохни… И лжет ведь… Станет умный человек таким вздором заниматься. Гёте не тебе чета… Его стихи и я читал во французском переводе».

      Видя, что беседа с бароном может затянуться, что изредка случалось, Шумский взял со стола тетрадь и слегка попятился, как бы собираясь раскланяться.

      – Узнайте… Может быть, Ева и даст вам сеанс… Да, кстати, скажите… Когда же портрет будет готов?

      – Скоро-с, – тихо вымолвил Шумский, как бы смущаясь.

      – Скоро?.. Вот уже более месяца, что я слышу от вас это слово.

      – Мне этот портрет, как я докладывал вам, барон, не задался… Две недели назад я начал сызнова, другой…

      – Другой… А первый?..

      – Первый я бросил, изорвал…

      – Напрасно. Он был, по-моему, очень хорош… Но я надеюсь, что вы не изорвете второго и не начнете третий… И Ева позволила вам изорвать первый портрет…

      – Я сделал это вдруг… В минуту вспышки и гнева на мою работу…

      – На глазах моей дочери у вас, господин Андреев, не должно быть вспышек, – вдруг сухо вымолвил барон. – Каких бы то ни было!.. Гнева, радости, досады или чего-либо подобного. Вы поняли?!..

      Шумский молчал, но лицо его слегка вспыхнуло, и он чуть не в кровь кусал себе губы.

      «Создатель мой! Какое терпение надо с тобой иметь!» – думал он про себя.

      – Я не желаю оскорбить вас, – продолжал более кротко барон. – Я, как старик и старинного рода дворянин, напоминаю вам, что вы человек, труды которого я оплачиваю… по найму… Если вы, в качестве талантливого художника, допущены в комнату моей дочери, баронессы, ради писания портрета… то все-таки, господин Андреев… надо помнить… себя… Не надо забывать или забываться…

      Наступила пауза. Шумский потупился совершенно и тяжело дышал.

      – Да, кстати… Кажется, сегодня вам следует получение месячное, toucher vos appointements[11].

      – Нет-с… Послезавтра, – глухо вымолвил Шумский.

      – Верно ли? Я думал сегодня…

      – Наверное.

      – Но если вы, господин Андреев, желаете… Может быть, вам нужны деньги… Пожалуйста… Днем ранее или позднее, это ведь все равно… Мне…

      – И мне тоже все равно-с, – выговорил Шумский и невольно вдруг улыбнулся веселой и смешливой улыбкой.

      – C'est comme il vous plaira… Adieu…[12]

      Барон наклонил голову ласково, но важно. Шумский низко поклонился и быстро вышел из кабинета, как бы убегая.

      Когда дверь затворилась за ним, он остановился и проворчал вполголоса среди столовой:

      – Когда-нибудь я или со смеху прысну тебе в лицо, или того хуже… отдую, вспылив негаданно от какой твоей дерзости… Да… чертовски… дьявольски все задумано и обдумано. Но хватит ли терпенья… Уменье – не мудреное дело… Терпенье – вот что мудрено.

      И молодой человек вдруг задумался и стоял, не шевелясь.

      «Пашута?

11

получить ваше жалованье (фр.).

12

Как вам будет угодно… Прощайте… (фр.).