Шкатулка княгини Вадбольской. Книга вторая: МЕСТЬ. Галина Тер-Микаэлян

детей французскому, побагровела – до сих пор при любой ее попытке заговорить с Петрушей по-французски он начинал смеяться, корчить рожи, а потом убегал. Варвара Филипповна улыбнулась и сказала сестре:

      – Il est très intelligent ce petit, tu sais! (Знаешь, этот ребенок очень умен!). Когда я говорю с ним по-французски, он удивительно быстро все схватывает, – добавила она по-русски, чтобы не поняла гувернантка, – к этому ребенку нужен подход.

      Княгиня растрогалась.

      – Спасибо, родная. Петруша, поблагодари тетушку за все, что она для тебя делает, и перед сном всегда повторяй в молитвах ее имя.

      В этот день, уйдя с теткой в лес, Петруша сказал ей:

      – Тетушка, мне кажется, что маменька очень глупа.

      – Грех такое сказать про мать, – строго укорила его тетка, однако мальчик успел заметить мелькнувшую в ее глазах легкую смешинку.

      – Что же мне за дело, тетушка, коли все равно в ад попадать? – возразил он.

      – Выходит, ты теперь и украсть, и убить можешь, все одно? – со смехом спросила она.

      Петруша сморщил покрытый веснушками нос и пожал плечами.

      – Отчего ж, коли захочется.

      – Ад земной, друг мой, тоже несладок. Совершивших преступления наказывают, не дожидаясь Божьего суда. Если, конечно, ловят.

      – А я убегу.

      – Тут, mon cœur (сердце мое), быстрота ног не поможет, нужен ум. Острый и сильный.

      Погрузившись в свои мысли, Варвара Филипповна умолкла, позабыв о племяннике. Наконец, не выдержав, Петруша подергал ее за подол платья.

      – Тетушка, послушайте, тетушка! – воскликнул он. – Я выучу все буквы и стану умным, меня никто не поймает!

      Недовольная тем, что ее оторвали от размышлений, тетка сдвинула брови и отстранила его.

      – Если не хочешь, чтобы тебя поймали, научись, прежде всего, молчать. Если тебе взбредет в голову совершить преступление, то не кричи об этом на каждом шагу, такие дела совершаются тайно, вокруг не должно быть соглядатаев, понял? А теперь отпусти мою юбку.

      – Ага, понял, – с обожанием глядя на нее, прошептал мальчик.

      Глава девятая

      Осенью пришло письмо из Петербурга от Ксении Васильевны.

      «…Пока в деле Сержа ничего нового, – писала она, – императорская семья сражена известием о казни королевы Марии-Антуанетты. Граф Строганов нынче заезжал ко мне, сообщил, что на двор это произвело ужасное впечатление, и теперь обращаться к государыне нет смысла, ей повсюду и во всем видятся бунтовщики. Как пример, граф привел дело известного сибирского историка Словцова, недавно арестованного по доносу тобольского губернатора Алябьева. И за что, скажите? Всего лишь за несколько нелестных слов, написанных им о правлении Александра Македонского! Государыня узрела в книге Словцова покушение на незыблемость императорской власти и требует расследования, хотя за историка этого просят и епископ Тобольский, и даже сам митрополит Санкт-Петербургский. Однако, государыне, конечно, виднее, мы, может, слабым умом своим чего-то и недопонимаем…»

      По прочтении