Удерживающий Апокалипсис. Андрей Павлович Глебов

 родителей, хотя во Францию иногда приезжать будете. Идёт?

      – Идёт.

      – Чтобы успокоить совесть, Франсуа, пошли им денег. В Градиньяне на сто золотых экю можно неплохо пожить.

      Незнакомец вытащил из комода мешочек, в котором звенели монеты.

      – Когда в Париже станет спокойнее, отправимся отсюда. Да, ещё одно условие: придётся выучить русский язык. Люблю, знаешь ли, родную речь.

      – Как мне называть вас, мсье? – поинтересовался гугенот.

      – Называй монсеньором. Монсеньор Дерюгин. Сможешь выговорить?

      – Я буду стараться, – ушёл от ответа Баррье.

      Глава

      3

      Тёплым летним  днём  тверской помещик Павел Григорьевич Гусятников сидел на балконе своей усадьбы и покуривал трубку. В деревне Медное Павел  Григорьевич провёл  всю жизнь, если не считать нескольких лет обучения в кадетском корпусе в Санкт-Петербурге, откуда дворянина Гусятникова попёрли за несоответствующее дворянскому достоинству поведение.

      Формулировка «за несоответствующее дворянскому достоинству поведение» больше  всего обижала Павла Григорьевича. Ничего зазорного, с его точки зрения, он с двумя другими кадетами не делал. Так, грешки молодости.

      Отец, Григорий Евсеевич Гусятников, участник Северной войны со шведами, говорить много не стал, а потащил сынка на двор и лично отстегал вожжами. Кричать было нельзя – прислуга бы услышала. Вот Пашка и стискивал зубы.

      Григорий Евсеевич махнул на сына рукой, мол, живи как сможешь. Но учителей  из  столицы  выписал. Паша неохотно постигал науки, учился изъясняться по-аглицки и по-французски.

      Сегодня те дни казались Павлу Григорьевичу полными глубокого смысла. Шалопайство и  юношеская глупость отступили на задний план. На склоне лет многое прощаешь не только себе, но и другим.

      Несмотря на шестидесятилетний возраст, Гусятников держался орлом, был в курсе мировых проблем, казавшихся из деревни Медное происходящими на другой планете.

      Изредка Павел  Григорьевич выбирался  в Торжок в тридцати верстах к северо-западу и в Тверь, что в двадцати с гаком верстах к юго-востоку. Раз в  год  посещал  Москву  – «чтобы быть в форме». До Санкт-Петербурга ехать было лень.

      В шести верстах от Медного жил помещик Силантьев, одногодок Гусятникова. С ним Павел Григорьевич время от времени рыбачил. Протекавшая неподалёку Тверца изобиловала рыбой.

      Познакомившись с книгами, Павел Григорьевич решил в своём поместье развернуть   сельское хозяйство  на голландский  манер,  но  интерес к обустройству земли быстро угас. Да и много ли придумаешь на ста пятидесяти десятинах? Вот если б шестьсот десятин! Или тысячу!!

      В итоге севом и жатвой у Гусятникова стал заведовать хлипкий очкастый агроном  Сергей  Сергеевич тридцати двух лет от роду. Работал ни шатко ни валко, стал управлять не только полями, но и дворовым хозяйством. А Павел Григорьевич и не противился.

      Гусятников затянулся табачным  дымом, запахнул шёлковый полосатый халат и  расчесал  пятернёй большие